И. С. Аксаков
Москва — настоящая столица по историческому праву.
“День”, 23-го мая 1864 г.
В №106 “Московских Ведомостей”, по поводу завоевательных замыслов Пруссии, выражена такого рода мысль, что “может быть судьба вынуждает Россию” перенести центр своей тяжести на юг — туда, где была колыбель Руси еще не оттесненной от Европы и обращенной лицом в Царьграду?” Хотя теперь ни о каком перенесении центра не идет дела, и все подобные мечты далеки от осуществление, тем не менее мы не можем оставить без отзыва мысль оглашенную в таком значительном органе нашей журналистики, каковы “Московские Ведомости”, и признаем себя обязанными заявить наше несогласие. к этому побуждает нас еще то обстоятельство, что редакция почтенной газеты и “Русского Вестника” уже не в первый раз проводит в печати это свое любимое мнение.
Укажем, например, на статью, напечатанную в сентябрьской книжке “Русского Вестника” 1862 г. под скромным заглавием. Заметки о хозяйственном положении России,– статью, в которой вопрос о столице рассмотрен довольно обстоятельно, хотя с точки зрения преимущественно экономической. Считаем не лишним напомнить нашим читателям вкратце содержание этой любопытной статьи.
“Петербург или Киев. восклицает автор. Будет ли когда исправлена ошибка, сделанная Петром. Будет ли когда средоточие правительственной деятельности перенесено с Ингерманландских болот в страны более плодородные, например в Киев.” Признавая главною виною настоящего безденежья “бедность России”,– в том смысле, что производительность страны не удовлетворяет её потребностям, развилась несоответственно с ними и вообще получила ложное, искусственное направление,– автор статьи “Русского Вестника” видит причину такого явления в искусственном сосредоточении Русской жизни на северных оконечностях государства.
“От среды, в которой находится столица, едва ли не зависит характер всего государства”, говорит он. “будь столица России не на тундрах Ингерманландских, во в Киеве, Харькове, Таганроге, Россия в глазах Европейцев не была бы страною безприютною, холодною, и гордясь первопрестольным городом, всякий Русский любил бы его и чрез него чувствовал бы более привязанности к своей родине”.
Далее автор, помощью положительных статистических данных и теоретических доводов, старается доказать: “что необходимость искусственного созидания на болотах Ингерманландских целого многообразного мира извратила наши понятия о естественных условиях жизни”, что “пятьсот верст отличного шоссе связывают С.-Петербург с увеселительными местами в его окрестностях, в то время, как в южной России, богатой произведениями, требующими сбыта, нет не только шоссе, но и сколько-нибудь проездных дорог весною, осенью и во время ненастья”; что “под влиянием самых невыгодных климатических и почвенных условий в С.-Петербурге все обходится дороже чем где-либо и требует неизвестных в других местах расходов, например для укрепления строений на болотном грунте, для снабжения столицы жизненными припасами” и проч.; что наконец “юноши, отлученные от природы, выращенные узниками в стенах громадных зданий, под свинцовым небом Петербурга, не могут быть здоровы ни телом, ни душою”.
“Все приняло бы другой вид — утверждает сочинитель статьи “Русского Вестника” — если бы столица была на юге; вся Русская жизнь сложилась бы иначе”; “неисчислимы были бы выгоды сосредоточения Русской жизни около бассейна Черного моря” и “не подлежит сомнению, что экономическая будущность России зависит от той степени развитие, которая впредь будет дана южным губерниям, хотя бы в ущерб северным..
Предположив, что столицею России был бы, например, Киев, вместо С.-Петербурга, он исчисляет изменение, которые должны от того произойти; именно:
1) “Западныя, возвращенные от Польши, губернии скрепились бы неразрывными узами с остальными частями государства”;
2) “Россия сблизилась бы с южно-Славянскими племенами”;
3) “южная полоса империи воскресла бы к новой жизни”; Новороссийские степи заселились бы и усилили бы свои посевы”; — и
4) “От перенесения тяжести империи на юг, Россия сделалась бы богаче и самостоятельнее”.
Таков вопрос, поставленный “Русским Вестником. и повторенный “Московскими Ведомостями”. Мы вполне согласны с их рассуждением о невыгодных для России последствиях искусственного сосредоточения Русской жизни на северных оконечностях государства. Мы признаем вполне справедливыми их мнение о Санкт-Петербурге и их доводы в пользу перемещения центра тяжести из Санкт-Петербурга,– но мы совершенно расходимся с мыслью этих двух органов нашей журналистики о необходимости “перенести столицу России — в Киев.
Нельзя не подивиться, что ни “Русский Вестник., ни “Московские Ведомости” ни одним словом не упоминают о Москве, как, будто она совершенно ни причем в Русской истории и жизни. Вообще нам кажется странным рассматривать значение столицы с точки зрения чисто-экономической,– как будто одни хозяйственные выгоды руководят страною в создании народного и правительственного центра,– но еще страннее представляется самая возможность вопроса о том — где быть средоточию — не правительственной деятельности, а “Русской жизни”, по выражению “Вестника”? Неужели, после тысячи лет исторического гражданского существование, Россия может еще спрашивать себя: где её настоящая столица — куда ее поставить? не то в Киев, не то в Харьков или Таганрог.– Неужели, в течении целых десяти веков, она не обрела своего центра тяготения и способна еще и теперь клониться то в ту, то в другую сторону? Но дело в том, что Россия вовсе и не задается такою задачею, — что этот вопрос давно порешен Русским народом, порешен и в исторической его жизни и в сознании: только для нас, для отвлеченной мысли нашего образованного общества, потерявшего живую историческую память и непосредственное чувство своей истории, может существовать какое-либо сомнение в этом отношении!
Мы все вообще, надо признаться, до такой степени утратили всякой смысл живого дела, всякое понимание естественного органического процесса в истории, — что, толкуя о либерализме, мы и не замечаем, сколько страшного деспотизма, — что еще хуже, сколько бессознательной деспотической привычки — в самых благонамеренных наших соображениях, в самом складе нашего мышление, даже в ученых наших трактатах, — как скоро они имеют прямую связь с гражданским, экономическим и нравственным бытом нашего народа. Конечно, только такая школа, в какой, слишком полтораста лет, воспитывалось Русское общество, способна была приучить нас к подобному забвению прав истории, и породить притязания — взять на себя простодушно творческую обязанность самой жизни народной, переделывать факты, навязывать народу в столицы — город по нашему усмотрению!..
Нам кажется, что поразившая нас “странность” в статье “Русского Вестника” происходит от того, что автор не уяснил себе ни значения слова “столица”, ни современного исторического факта, представляющего две столицы в России,– Москву и Санкт-Петербург. Его поразило то, что правительственный центр России находится на самом краю России, и он подыскивает ему более “удобное” помещение, которое он и полагал бы назвать столицей. Но что такое столица? Рассмотрим это слово как понятие отвлеченное, без отношения к нашей Русской действительности, имеющей свое объяснение в истории…
Столица есть средоточие жизни народа, как цельного политического организма,– другими словами — средоточие, которое творится само собою, когда народ слагается в цельное гражданское тело.
Все равно, как сердце, как увел нерв в человеческом организме, так и столица есть сердце, узел нерв всей общественной, гражданской, земской и государственной жизни народа. В этом смысле двух столиц в одной земле, собственно говоря, быть не может, как не может быт двух середин на одном пространстве. Точно также странно предполагать, что столицу можно сделат там или здесь по произволу,– забывая, что столица дается самою жизнью народа, всем долгим органическим процессом истории.
Это так же невозможно, как невозможно было бы учинить язык Французский — природным языком Русского народа, изменить цвет кожи, волос и другия свойства его физической природы. Нормальность отправлений цельного народного политического организма предполагает единое средоточие — правительственное и народное; этого требует союз власти с народом,– органический элемент, присущий самой власти. Но историческое развитие создает иногда положения и ненормальная, раздваивая цельность организма, отвлекая, напр., средоточие правительственное от средоточия жизни или народного, и эту-то ненормальность, подмеченную им в Русской действительности,– автор статьи е Русского Вестника” думает устранить перенесением правительственного центра — не в центр народной жизни, что было бы естественно — а на юг России, что представило бы точно такую же анормальность.
Совершая реформы в России, Петр Первый признал необходимым перенести центр своей переворотной деятельности на берега Невы, в его любимый “городов Санкт-Питербурх.. Уже после его смерти утвердился обычай пребывания власти в так-называемой “Невской столице”, и в этом смысле она действительно со делалась, по верному выражению “Московских Ведомостей”, центром тяжести Российской империи. Но не автору статьи “Русского Вестника” принадлежит первому мысль о пользе перенесения правительственного средоточия из Петербурга.
Мысль эта возникла при Петре И и при Елизавете,– и только уже потом, при Екатерине ІІ-ой, упрочилось за С.-Петербургом то значение, которым, как известно, он пользуется и доныне?… Но теперь, когда Русское общество все более и более проникается сознанием своей народности, когда многия искусственные подпорки и надстройки, воздвигнутые со времен Петра, пошатнулись и оказываются ненадежными, и политическое наше здание оседает на материк народной почвы,– теперь, мы полагаем, близится время, когда естественное влечение к восстановлению цельности общественного организма возвратит — не Киеву, как желают того упомянутые журналы,– а истинному средоточию Русской народной жизни — значение средоточия правительственного.
Мы предвидим два возражения: во 1-х, что России, достаточно окрепнув, не перестанет быть Россией, хотя бы столица её была и в Киеве, и в Таганроге; во 2-х, что вступив в новый период своей истории после Петра, ставши Российской империей, а не Московским государством, она должна была создать для империи новую столицу, новый центр тяготение, каковым не могла уже быть Москва, создание до-Петровской Руси. Ответим на это вкратце.
Не слепое чувство привязанности к Москве, не местный патриотизм заставляет нас указывать на значение Москвы, но глубокое внутреннее убеждение, опирающееся на свидетельство Русской истории и Русской народной жизни. В каждом историческом явлении есть внутренняя сила, которая дает ему бытие, в каждом политическом организме есть основная стихия, которым он — есть, живет и движется. Таковою основною стихией в создании России явилось Великорусское племя.
Его характером, его типом запечатлены все исторические судьбы России; его духовною и нравственною силою закалено наше исполинское государство. Россия не есть совокупность или искусственное сочленение разнородных тел (не агломерат и не агрегат на техническом языке ученых.,– но цельный организм, развившийся изнутри, сложившийся собственной силой. Жизнь этому организму дало, дает и может давать только Великорусское племя. Будь это не Великорусское племя,– Россия не была бы Россией, имела бы другую судьбу и другую будущность,– лучшую или худшую, мы не знаем, это вопрос другой;– но почва, на которой зиждется основание нашего здания — есть племя Великорусское — и выражением его жизни и силы является — Москва. Как Великорусское племя стало средоточием для прочих Русских племен, так и Москва стала притягательным центром для прочих Русских земель.
Если б — предположим невозможное — вместе с правительственным средоточием мог быть перенесен в Киев, по предложению почтенных журналов, и самый жизненный центр России,– то степи бы, конечно, оживились и пшеницы бы прибавилось,– но срединный Русский материк подвергся бы запустению,– основная стихия, которая одна дает жизнь всему организму России, иссякла бы, перестала бы действовать, и тогда никакая пшеница, никакое процветание Новороссийских степей не спасло бы Русского государства: государство бы, положим, не погибло, но оно было бы уже не то, Русское, которое заявило себя в истории, которого судьбы так кровно и духовно близки нашему сердцу, преуспеяния которого мы все так горячо желаем. Этой-то основной органической стихии и не замечает автор статьи “Русского Вестника”.
Москва, с самого своего начала, подняла знамя единства Русской земли и государства и сама явилась выражением и средоточием этого единства. Но это единство не должно быть смешиваемо с централизациею; это единство означает духовную и внешнюю цельность политического и земского организма, а вовсе не сглажение всякой личности и так-сказать самости областей, городов, сел и поселений,– вовсе не насильственное притяжение всякой местной административной жизни к центру. На все это имеются положительные доказательства в истории.
Централизация есть явление позднейшее, принадлежащее по-Петровской Руси. Читателям известно, что мы всегда ратовали против централизации — в пользу единства, с полным простором для местного самоуправление, разумея последнее вовсе не в смысле нарушающем политическое единство и государственную цельность нашей Русской Земли и вовсе не в смысле каких-нибудь политических федераций. Вопрос о федерации есть вопрос праздный, мертворожденный плод досужей отвлеченности нашего оторванного от народа общества.)
Чем более народных начал в основании нашего управление, тем крепче и сильнее должно быть единение Великорусского народа с народом Малой, Белой, Червонной Руси, и со всеми другими народами,– а такое преобладание народных начал в управлении, по нашему мнению, едва-ли мыслимо без преобладающего значения Москвы, как средоточия Русской жизни.– Многие ставят в достоинство Петербургу именно то, что он выражает собою отвлеченную идею государства, свободную от всякой исключительной национальности. По их мнению Петербург есть действительно город иностранный, не в том смысле, чтоб он был Французский или Немецкий, а в том, что он воплощает собою самую идею иностранности,– но нужно ли говорить, что подобное отношение центра тяжести к народной жизни есть явление ненормальное?…
Государство, свободное от всякой исключительной национальности, выражающее собою одну отвлеченную идею государственности,– полной и надежной внутренней жизни и силы иметь не может- Заметим кстати одно: все приращения Русского государства, совершенные Москвою, крепки и связаны с нею органическими нитями: например Поволжье, Сибирь, Астрахань, и проч.– Казань, через шестьдесят лет после завоевание, является в первом ряду городов, отстаивающих Москву и независимость России во время междуцарствие,– уже живет одною жизнью со всею Русью: земли колонизируются сами собою, без помощи Ангальт-Кеттенских и Швабских колонистов. В таком ли же точно отношении к России находятся наши позднейшие, не до-Петровские, приобретения? много ли мы успели с нашим новым способом колонизации?…
Мы не отрицаем того, в своем роде спасительного действие, которое имел и имеет Санкт-Петербургский период нашей истории на внутреннее развитие России… Самое отвлечете внешней деятельности на оконечность империи дало возможность созреть и выработаться нашему внутреннему народному самосознанию. Путем отрицания той национальной исключительности, которой не лишено было отчасти наше историческое развитие, пришли мы к сознательной оценке наших народных начал и их общечеловеческого значения; но как скоро это сознание перейдет в жизнь,– историческая роль Петербурга сама собою изменяется и в этом отношении правы “Московские Ведомости”, говоря, что сама судьба как будто указывает, что едва ли может-быть не настает время перенести центр тяжести государства — из Санкт-Петербурга…
Когда настанет это время — судить трудно. Может-быть а Москва еще не довольно сама очистилась от той порчи, которая отчасти проникла и в её жизнь, не довольно окрепла народным самосознанием для того, чтобы такое соединение средоточия народного с средоточием власти могло быть теперь вполне благотворно. Может-быть и Санкт-Петербург еще не исполнил окончательно своего призвания… Все это может быть, без сомнения. Во всяком случае, мы противопоставляем Киеву, на который указывает почтенная редакция “Московских Ведомостей”, права Москвы…
Сочинения И. С. Аксакова.
Прибалтийский Вопрос. Внутренния дела России. Статьи из “Дня”, “Москвы” и “Руси”. Введение к украинским ярмаркам. 1860-1886. Том шестой
Москва. Типография М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1887