Никольская улица
Обозревши местности с правой стороны древней Спасской улицы и по той же стороне древней площади, мы у Чудова монастыря встречаем другую улицу Кремля — Никольскую, или Николаевскую, как она именовалась в древнее время.
Обозрение этой улицы, как и всей местности Кремля, где теперь находятся по сторонам площади здания Судебных мест, Арсенала и казарм, мы начнем также от ворот.
При входе в Кремль в Никольские или Николаевские ворота вначале открывалась небольшая площадка, порозжее или полое место, около 12 саж. в квадрате. От этой площадки вправо и влево, посреди дворов, пролегали мостовые улицы, левая по направлению здания Судебных мест, правая по направлению здания Арсенала. Левая прозывалась Никольскою улицею, правая не оставила своего древнего названия, но так как она проходила мимо городских Житниц, то мы будем называть ее Житницкою улицею.
Наш обзор дворовых мест мы поведем сначала по левой улице.
С поворотом от ворот несколько влево, по прямому направлению на площадь к колокольне Ивана Великого, по линии, как упомянуто, теперешнего здания Судебных мест и жилого корпуса Чудова монастыря пролегала Большая Никольская улица. как ее именовали и в начале ХVII ст. Прямолинейно впервые она была проведена еще при вел. князе Иване Вас. III (до 1504 г.).
Если её направление от ворот к площади было сколько-нибудь прямо, зато её ширина между домами и другими постройками колебалась от трех и до восьми сажен. Начиная от ворот, ширина улицы до 1626 г. была в 3 1/4 саж., далее следовала ширина в 5 1/2 саж.; затем следовала ширина в 4 1/2 саж., потом в 8 саж. у перекрестка и, наконец, между Чудовым монастырем и двором царя Бориса в 3 1/8 саж. Вся длина улицы до этого места простиралась на 128 саж. Ширина после упомянутого года в тесных местах была увеличена между деревянными постройками до 5 1/2 саж., а между каменными осталась по-прежнему с небольшим в 3 сажени (Перепись 1626 г.).
В нашем обозрении дворовых мест мы сначала пройдем по левой стороне этой улицы.
В конце XVI ст. вблизи Никольских ворот от входа в них с левой стороны, где теперь разведен небольшой садик, и на угловом месте здания Судебных мест находился двор Андрея Петровича Клешнина, который был дядькою-воспитателем царя Федора Ивановича и очень приближенным человеком у Бориса Годунова, а потому и участником в деле убиения царевича Димитрия, как говорила всенародная молва. В 1585 г. он именовался Ближней Думы дворянином. Он помер в 1599 г. в Боровском Пафнутьеве монастыре схимником с иноческим именем Левкия, в мире прозывался Луппом. Какое пространство в точности занимал двор Клешнина,–неизвестно.
Далее за ним по улице находился двор князей Трубецких, принадлежавший в начале XVII ст. князю Алексею Никитичу Трубецкому. Этот обширный двор простирался почти до владении Чудова и Вознесенского монастырей. По-видимому, он составлял родовое владение князей Трубецких и потому, как увидим, переходил по наследству в их род.
Князь Алексей Никитич происходил от боярина князя Никиты Романовича Трубецкого (1608 г.), у которого было трое сыновей, старший Юрий, средний Федор (1608) и младший Алексей. От родного брата кн. Никиты, Тимофея, происходил известный герой Смутного времени, Дмитрий Тимофеевич, не оставивший потомства (1625 г.).
Старший сын кн. Никиты, Юрий, женившись на дочери тоже преизвестного героя Смутного времени, Михаила Глебов. Салтыкова, вместе с тестем изменил Русскому делу, в 1611 г. уехал в Польшу и там совсем окатоличился и помер. Его внук Юрий Петрович (1679 г.) возвратился в Москву, принял православие, получил боярский чин и женился на сестре знаменитого кн. Вас. Вас. Голицына. От него и произошли все князья Трубецкие, ныне существующие. Ближайшие его потомки, как увидим, занимали очень высокие места.
Младший сын кн. Никиты, Алексей Никитич, не кривил душою и остался на службе у царей в Москве.
Кн. Алексей Никит. Трубецкой был близким человеком дарю Михаилу Федоровичу, а потому и в молодости занимал между сверстниками дворянами-стольниками передовое место. Во время царского столованья с 1618 г. он всегда “смотрел в большой стол”, т.-е. распоряжался угощением обедавших в должном порядке в главном столе. С 1622 г. в числе дворян он первым с товарищами присутствовал и за царскими праздничными и другими столами, когда по назначению государя были призываемы к столу и молодые дворяне. На свадьбе государя 19 сент. 1624 г. был в поезжанах за государем, вторым в числе приближенных лиц.
В 1628 г. он был отправлен на воеводство в Тобольск, что могло состояться и в честь ему, а также и по интригам тогдашних временщиков, с целью удалить от царя лишнего близкого к нему человека, особливо достойного по своим дарованиям. Однако в 1631 г. он возвратился из далекой стороны в Москву, но в следующем 1632 г. снова удален на воеводство в Астрахань, где оставался до 1635 г. В его отсутствие в 1633 г. погорела в Кремле вся сторона, где находился его двор. От его двора и пожар начался.
Заслуги, оказанные на этих дальних воеводствах, по всему вероятию выдвинули его вперед перед другими, как доброго полководца, а потому, когда в 1640 г. в Москву пришли вести, что идет к столице Крымская гроза, Алексей Никитич был отправлен в Тулу главным воеводою над всеми собиравшимися там полками. С половины марта до половины сентября, до тех пор, пока Крымцы не ушли восвояси, он оберегал Москву от обычного Татарского нашествия. В 1642 г., опять по таким же вестям, он снова был отправлен главнокомандующим на Тулу же и в сентябре 15, по миновании опасности, возвратился в Москву. В эти и последующие годы со стороны Крыма постоянно грозила опасность Татарского нашествия, почему в Тульских местах по разным городам безотходно стояли наши полки.
В 1645 г., при вступлении на престол царя Алексея Мих., князь Трубецкой был послан в эти полки приводить ко кресту на государское имя воевод и всю рать.
Такие важные государственные поручения он исполнял, бывши только в простом звании дворянина, т.-е. не имея особого служебного чина.
7 сентября 1645 года, за три недели до своего коронования (28 сент.), молодой царь явил свое пожалование из всех первому Алексею Никитичу, возведя его прямо в сан боярина, как человека родовитого, иначе ему было бы дано только окольничество. Перед коронованием царь пошел к Троице (10 сент.) и там 13 сент. на обеде за монастырскою трапезою угощал нового боярина, посадивши его на первое место.
Зимою того же года пришли под Курск Крымские царевичи; тотчас Алексей Никитич был послан по-прежнему главнокомандующим на Тулу. Назначался сильный поход против них к Белгороду, но Татары вскоре ушли домой и вся рать также была распущена по домам.
1 мая 1646 г. Алексею Никитичу было поручено заведование Сибирским приказом, который и оставался в его ведомстве до самой его кончины в 1662 г.
В 1647 г., с титулом ближнего боярина и наместника Казанского, Алексей Никитич вел переговоры с послами Литовскими и Шведскими во главе других, назначенных к тому лиц. Такие же переговоры он вел с Литовскими послами в 1649 г.; в 1650 г. с Кизылбашским (Персидским) послом и Английским послом. На свадьбе царя в 1648 г. генв. 16 он состоял в сидячих боярах первым с государевой стороны {В этот год Алексей Никитич выдал замуж свою дочь Парасковью Алекс, почему и посылал к патриарху от новобрачной обычные свадебные дары–убрусец, ширинку и коровай.}. Первым всегда присутствовал за столами и у царя, и у патриарха, и первым же назначался, по случаю выездов государя из Москвы, оберегать столицу и царский дом.
Таким же образом он первенствовал при торжественных встречах мощей патриарха Иова в 1652 г. апр. 5 и св. митрополита Филиппа июля 6 того же года, а потом встречал приезжавших в Москву Грузинского царевича Николая Давыд. в 1654 г. и Грузинского царя Теймураза в 1658 г.
Само собою разумеется, что во время начавшейся войны с Польшею в 1654 и 1655 гг., проведенной царем Алексеем Мих. с большим успехом и с большою славою, боярин Алексей Никитич в собранных полках занял по-прежнему первенствующее место и был отправлен вперед на Брянск и тамошние города: Рославль, Мстиславль, Шклов, Дубровну и прочие, которые затем были взяты или приступом или сдавались добровольно.
Никогда отпуск полков на ратное дело не происходил с такою торжественностью и с такими церемониями, как в это время.
В воскресенье, 23 апреля 1654 г., патриарх Никон с высшим чином духовенства служил литургию в Успенском соборе, назначенную именно для отпуска на войну ратных полков, с их воеводами. Государь стоял на своем царском месте у южных дверей собора. Что редко случалось, на литургии присутствовала и сама царица. Она стояла на своем царицином месте, у столпа, близ Северных дверей собора; по левую сторону её места стояли “боярские жены и прочие честные жены”. За государским местом стояли бояре, окольничие и думные люди по чину. Справа у государева места стояли бояры-воеводы: кн. А. Н. Трубецкой с товарищами, который стоял мало поровнялся с передним столбом государева места. За ним стояли его товарищи, а воеводские дьяки стояли позади государева места. Остальное пространство собора, с левой стороны государева места, наполняли передовые полчане (офицеры), стоявшие в 10 рядов до самой западной стены собора, именно стольники, стряпчие, дворяне, жильцы, полковники, головы и сотники стрелецкие. Стояли все пространно и благочинно.
Обедня надалась в 4-м часу дня, по нашему счету в 8-м часу утра. После обедни служили молебен о победе на враги и зело благолепно и удивительно; запевы запевали протопопы и священники тихими гласы и умиленными, достойно слезам. К молебну государь сошел с царского своего места и стал у столпа среди церкви; справа от него рядом стояли бояре-воеводы.
После молебна все шли прикладываться к иконам, при чем читались молитвы на рать идущим с упоминанием имен бояр и воевод и прочих начальников. Затем государь поднес патриарху воеводский наказ, который патриарх положил в киот иконы Владимирской Богоматери на пелену и потом вручил боярам, т.-е. кн. Трубецкому с товарищи. При этом государь держал речь ко всему воинству, чтобы служили честно, не уповали бы на многолюдство и своеумие, и на сребролюбие, и не боялись бы страху человеческого. После службы патриарх благословил государя просвирою, которую царь принял с честию и, поцеловав в руку пресветлейшего патриарха, по клонился ему по обычаю. Потом патриарх ходил к царицыну месту и благословил царицу просвирою. Царица после литургии стояла на своем месте за запоною, так как в это время в соборе происходило передвижение полчан, прикладывавшихся к иконам и слушавших речь государя. Потом следовал обряд целования царской руки, как символ прощания с государем. Все, друг за другом, подходя к государю, поклонялись ему до земли, целовали руку с радостными слезами и, отошедши, паки поклонялись перед государем до земли. Затем все ходили к благословению у патриарха. Для соблюдения порядка стояли три окольничих, один против государя, другой против патриарха, третий у патриархова рундука–помоста, чтобы проходили чинно и по чинам.
На прощании с патриархом государь опять подходил к его благословению и, целовав в пречестную его руку, поклонялся ему по обычаю.
Выходя из собора южными дверьми, государь остановился и жаловал бояр и воевод и всех полчан, звал их к себе хлеба есть. Стол боярский для воевод и лучших людей происходил в передней палате Теремного дворца; остальные ели в Столовой избе. В Передней обряд столованья совершился таким образом: когда гости собрались, государ велел им сесть. Посидев немного, встал и говорил речь: “Суд бо Божий есть и честь царева суд любит”. Потом жаловал всем по чарушнице вина из своих рук. Снова говорил речь, жаловал по второй чарушнице и затем велел садиться. Все поклонялись и потом садились. Во время столованья были читаны прибранные к настоящему случаю поучительные главы из посланий св. апостола Павла, например, к Римлянам, глава 14 и т. п.; а после того читали житие страстотерпца св. Георгия, ибо в этот день прилучилась его память. Промежду этих чтений певчие пели “мудрые и краснопопевистые стихи”.
К концу столованья государь жаловал гостям по третьей чарушнице вина, а потом указал снимать скатерть, после чего встал с своего места, а за ним и все встали, так как в ту пору соборный ключарь стал совершать так называемую Панагию, обряд молитвенного освящения и вкушения Богородицына хлеба и Богородицыной чаши в честь Богородицы. По совершении установленных молитв ключарь поднес государю панагию с Богородицыным хлебом. Взяв своею царскою рукою часть хлеба, государь, стоя, с опасением потребил.
Потом ключарь поднес ему Богородицыну чашу, из которой испив трижды, государь возвратил сосуд ключарю, мало поклонившись ему. Боярам и воеводам Богородицыну чашу государь сам подавал. Все подходили к нему един за единым по чину и, приняв и выпив чашу, целовали царскую руку по чину же, как и в прочих столах бывает. Отпустя Панагию, государь сел за стол на прежнем месте, все гости стояли, и государь угощал их романеею и красным и белым медами.
На прощаньи государь снова позвал бояр и воевод к руке. Все шли друг за другом по чину. Первым подошел главный воевода князь Трубецкой. Государь принял своими царскими руками к своим персем главу его “для его чести и старейшинства, зане многими сединами украшен и зело муж благоговеин и изящен, и мудр в божественном писании, и предивен в воинской одежде, и в воинстве счастлив, и недругам страшен”. Видя такую отеческую премногую и прещедрую милость к себе, воевода со слезами до тридцати раз поклонился государю до земли.
Таковы были сердечные проводы начальных людей ратного ополчения.
После того на третий день, 26 апреля, государь проводил и всю собранную рать, которая проходила через Кремль от Никольских ворот в Спасския под переходы, соединявшие Цареборисовский двор с Чудовым монастырем. На этих переходах государь и патриарх Никон смотрели войсковое шествие, при чем патриарх бояр и воевод и ратных людей кропил св. водою {Государственный Архив Мин. Иностранных Дел. Бумаги Тайного Приказа царя Алексея Михаиловича.}.
В 1659 г. князь Алексей Никитич вел очень успешно военные дела на юге, в Черкасских городах, против Крымского хана и изменника Запорожского Ив. Выговского.
В то время по Крымским вестям и в Москве спешно делали Земляной город и по городу острог, особого рода деревянную ограду.
Однако войско Запорожское и Юрий Хмельницкий в Переяславле перед А. Н. Трубецким с товарищами добили государю челом и приняли присягу на подданство.
7 декабря боярин со славою возвратился в Москву со всею ратью. Сам государь выходил за Калужския ворота встречать образ Спаса, что был на службе с боярином, шедшим туть же за образом с своими полками. Шествие после того направилось в Успенский собор, где после торжественного молебна боярин и все начальные люди полков были у государя у руки.
Спустя два месяца, 23 февр. 1660 г., государь чествовал эту счастливую рать торжественным столом в Золотой полате, после которого главнокомандующий А. Н. Трубецкой получил следующую награду: вопервых, шубу бархат золотой в 360 р.; кубок в 10 фунтов; придачу к прежнему окладу жалованья 300 р., да прародительскую их Трубецких вотчину, город Трубчевск с уездом. Другие воеводы также получили щедрые награды.
После ратных дел в Москве боярин попрежнему первенствовал за царскими столами и во время выездов государя бывал оберегателем Москвы и царского двора. Кроме того, попрежнему неоднократно вел переговоры в иноземными послами, в 1661 г. с Цесарскими, в 1662 г. с шведскими послами, при которых был с Шведами заключен вечный мир. При обряде заключения этого мира Алексей Никитич стоял возле государя по правую руку, т.-е. на первом месте.
Последняя его служба перед кончиною показывала также великое к нему доверие государя. В известный Коломенский бунт в июле 1662 г. государь поручил ему оберегать Москву и произвести розыск про бунтовщиков.
25 и 26 авг. того же года, во время выходов царя в крестные ходы к Донской Богородице и ко Владимирской в Сретенский монастырь, боярин также оставался в Кремле для береженья. После этих чисел Разрядные книги упоминают о нем 17 декабря с записью, что в тот день государь указал сидеть в Сибирском Приказе на место боярина А. Н. Трубецкого окольничему Родиону Матв. Стрешневу. По другому свидетельству это случилось 16 дек. 1663 г. (Вивл., XX, 396). Но такое показание относительно года неправильно и произошло, несомненно, от неправильного перевода старого летосчисления на новое. Но могло быть, что боярин скончался 16 дек., а распоряжение государя последовало 17 числа.
По кончине Алексея Никитича его двор перешел к его внучатому племяннику князю Юрью Петровичу, внуку его брата Юрья Никитича, который в Смутное время, в 1611 г., отъехал в Польшу и увез с собою и своих детей, Петра и Але-ксандра. Там он принял католическую веру, конечно, и с детьми. Сын его Александр не оставил потомства, но другой сын, Петр, усердно служил Польскому королю, был камерге-ром двора и маршалом Стародубским.
Однако сын Петра, Юрий, все-таки возвратился на родину и в православную веру, сначала принят был стольником, а потом в 1672 г. получил сан боярина, поселился во дворе у своего деда, князя Алексея Никитича, и женился на сестре князя Вас. Вас. Голицына, Ирине Вас.– По всему вероятию, он возвратился из Польши по желанию и настоянию кн. Алексея Никитича, быть может, в тех видах, что с его кончиною пре-кращался в России и род князей Трубецких, так как сам он детей мужеского колена не имел.
Князь Юрий Петрович скончался в 1679 г., оставив свой двор в наследство жене, княгине Ирине Вас, с двумя сы-новьями, Иваном и Юрьем. Оба они родились уже по кончине Алексея Никитича, первый в 1667 г., второй в 1668 г.
Кн. Иван Юрьев. числился в списках 1676–1692 гг. ком-натным стольником сначала у царя Петра в 1676 г., потом у царя Федора Алекс. с 1677 г. и затем опять у Петра с 1686 г. В 1692 г. пожалован в бояре, а впоследствии был фельдмаршалом и кавалером ордена Андрея Первозванного (умер в 1750 г. янв. 16).
Брат его, кн. Юрий Юрьевич, также числился с 1676 т. комнатным стольником у царя Петра, был также боярином и потом действ. тайн. сов. (умер 1739 г. сент. 8) {Родословния князей Трубецкихь, соч. кн. Долгорукова и П. Н. Петрова.}.
Братья владели двором сообща, хотя и жили в отдельных полатах.
В 1742 г., по случаю измерения всех обывательских дво-ров в городе, Кремлевский боярский двор кн. Трубецких обозначен в следующей мере: “мерою земли по улице в пер-вомь конце поперешнику 60 саж., во дворе в средине поперешнику 49 саж., в другом конце поперешнику 22 саж., длиннику в улице по городовой стене 47 саж.” {Переписная книга Москвы 1738 и 1742 гг. по первой команде, т. I, стр. 15.}.
Таким образом, это дворовое место представляло угольник, приближавшийся малым своим концом, шириною в 22 саж., к Никольским воротам, где подле самых ворот находилась сторожка,–караульня стрелецкая. Широкий конец угольника в 60 саж. примыкал к улице, проходившей мимо Вознесенского и Чудова монастырей. Длинник двора был измерен по городовой Кремлевской стене на 47 саж., он достигал срединной башни между Никольскими и Спасскими воротами.
По поводу этого двора в 1719 г. возник любопытный спор между Вознесенским монастырем и владельцами двора кн. Трубецкими.
На меже широкого конца этого боярского двора стояли два подворья: одно принадлежало Новоспасскому монастырю, другое Вознесенскому. На Новоспасском подворье существовала и церковь во имя Иоанна Новгородского, почему оно именовалось также и Новгородским подворьем, где обыкновенно, по приезде в Москву, останавливались Новгородские митрополиты и другия Новгородския власти. На этом Новгородском подворье пребывал в 1652 г. и Новгородский митрополит, будущий патриарх Никон. Здесь происходил и призыв или Государев зов его на патриаршество.
В настоящем случае царь Алексей Мих. поступил не по правилам и преданиям Церкви. Он своею волею, а не по жребию, как исстари водилось, избрал на патриаршество именно Никона. 22 июля этого года государь в Успенском соборе со всеми духовными властями и боярами молебствовал и после евангелия послал на Новгородское подворье одного из митрополитов, двух старших архимандритов и из светской среды боярина, окольничего, стольника и думного дьяка звать Никона, чтоб он ехал к государю в собор, а в то время молебен совершили. Несмотря на такую почесть царского зова, Никон не послушал и в собор не поехал. Послали к государю стольника с этою вестью. Тогда государь отправил к нему старейшего боярина А. Н. Трубецкого и боярина князя Львова. Никон едва послушал государева указу и как приехал в собор, государь говорил ему речь со упрошением, чтобы изволил быть всея России патриархом. Никон отрицался принять патриаршество без жребия. Государь с велиим желанием и со слезами просил его многое время, целый час, со всеми властьми и боярами, чтобы изволил быть патриархом. Такому беспримерному государеву прошению Никон повинулся и в то время много плакал… Обычное наречение ему патриархом последовало на другой день 23 июля на патриаршем дворе в Крестовой полате (Новый Летописец, 198).
Это Новгородское подворье после пожара в Кремле в 1701 г. было отдано по царскому указу от 7 июля того же года Вознесенскому монастырю для пространства того монастыря с повелением пригородить к нему и все то место.
Но в том же 1701 г. Петр решил построить в Кремле, с правой стороны от Никольских ворот, Оружейный дом, зовомый Цейгоуз (Арсенал), для чего было назначено все находившияся в этой местности до Троицких ворот каменные строения (деревянные все погорели) разобрать и место очистить.
На другой год (1702, марта 7) последовал указ о том, чтобы перед Оружейным домом и через улицу, вблизи Никольских ворот, с левой их стороны, также для пространства выровнять площадь по линии до зданий Чудова монастыря. Для этой цели было повелено математических наук учителю те места, находившиеся на них дворы и подворья и другия строенъя измерить совершенно и учинить чертеж, что по линии пойдет под площадь и что останется ненадобным для предположенной площади.
Эта линия проходила от Никольских ворот до полат кн. Трубецких и далее от угла их полат прямо через дворы протопопа Благовещенского собора, на полату, что у двора Духовникова, также через двор протопопа Успенского собора. Таким образом, был измерен и положен на чертеж весь угол от Никольских ворот между улицею и Кремлевскою стеною до линии зданий Вознесенского и Чудова монастырей с тою целью, чтобы мерою за меру распределить и остающееся пространство дворовой земли между владельцами, места которых отходили под площадь.
Из двора кн. Трубецких под эту площадь отходило 952 квадратных сажени. Чтобы вознаградить князей за отходящую землю, государь 2 авг. 1702 г. повелел отдать им всю местность, примыкавшую к верхнему широкому концу их двора, где находились, начиная оть Кремлевской стены, подворья Вознесенского и Новоспасского монастырей, заключавшия в себе 1024 квадратных сажени по новому измерению, а по старому (1680 г.) 925 саж., а также и дворы соборного духовенства.
Несмотря на то, что количество саженей от этих мест превышало количество отходящей княжеской земли, государь повелел отдать князьям всю эту землю “в вечное владение князей и женам их, и детям, и всему роду бесповоротно, а под те подворья и протопопу, и попу под дворы земли приискивать в иных местах, и на тое прибавочную вышеупомянутую землю и на всякое строение дать им (князьям) даную по указу”.
Само собою разумеется, что князья не помедлили воспользоваться повелением государя и в полной мере завладели пожалованными местами и строениями. Как упомянуто, они завладели и Духовниковым двором и поповским по улицу Чудовскую.
Арсенал строился в первые годы мало-по-малу, медленно, и в 1706 г., по случаю Шведской войны, его постройка была совсем остановлена по письму государя к обер-инспектору Курбатову от 3 мая 1706 г., в котором государь повелевал: “Чрез сей указ объявляем цейхаузного строения не хуже хотя до времени и отставить”. Между тем земля Трубецких дотоле еще не требовалась для выравнения площади и оставалась попрежнему в их же владении.
В таком положении дело оставалось до 1719 г., когда 15 мая игуменья Вознесенского монастыря Веденихта Пушкина с сестрами подала в Сенат челобитье, в котором излагала всю историю по этому делу и писала, что “хотя князья и получили землю и постройки из монастырских и из соседних дворов, но их собственный двор не был взят под площадь потому, что от цейхгаузного двора он стал через Большую Никольскую улицу, а князья между тем и до днесь владеют их монастырскими землями с церковью и с жилыми и с хлебными полатами и на тех их дворах живуть княжеские люди, отчего монастырю учинено великое утеснение”. Она просила, чтоб теми монастырскими дворами монастырю владеть попрежнему и церковь с жилыми полатами пригородить к монастырю, прибавляя, что кн. Ив. Юр. обещал, когда она посылала к нему, те дворы ей отдать.
Сенат потребовал от князя сведение на письме, по какому указу он тем монастырским подворьем владеет. Князь отвечал, что даной на те места во владение ему не дано за отлучением из Москвы, что на взятом у него месте каменного строения не застроено, а его строение, которое на дворе было, сломано и снесено; а на данном монастырском подворье построено у них (князей) вновь многое каменное и деревянное строение.
По Сенатскому приговору 24 июля 1719 г. было решено: если место из двора кн. Трубецких под цейхгаузное строение не взято, а подворьем они владеют, то отдать то подворье попрежнему в Вознесенский монастырь. Приговор подписал один обер-секретарь, а сенаторских рук не было положено.
Кн. Иван Юрьевич, получив это сенатское решение, не отдавая тех дворов, отъехал к полкам, а вести дело поручил своему человеку, который подал встречное челобитье, явно направленное только для затяжки дела.
Когда это решение стали приводить к исполнению и из Губернской канцелярии был послан дьяк и фискал с солдатами, то княжеские люди учинились указу не послушны, с дворов не сошли и двора не отдали.
В 1721 г. июля 26 игуменья снова подала просьбу, где обличала всю неправду, написанную в княжеской челобитной, прибавив, что такой челобитной “и примать было не довелось, не токмо следовать”.
Между прочим в челобитной значилось, что князья на данной им земле построили многое деревянное и каменное строение и что на их прежнем месте будто сломано многое каменное и деревянное строение. Игуменья разъяснила, “что со двора их деревянное строение свезено к ним же на загородные дворы не для цейхгаузного строения, но для того, что по государеву указу повелено из Кремля и из Китая вынесть все деревянное строение; что по тому же указу в Кремле и в Китае деревянного строения строить не велено, а именно, таковое на монастырской земле они, князья, построили самовольно против запрещения, за что их люди довелись жестокого наказанья, потому что, опричь их самовольства в Кремле ни у кого деревянного строения нет и не строят; а они сами пишуть, что у них на монастырской земле построено многое деревянное строение, чего ради подлежат штрафу, а люди их наказанию”.
А что, действительно, настроили князья на новых своих местах, об этом свидетельствует произведенная в 1721 г. опись этих построек.
Они построили 6 полат поземных в длину на 12 саж.; конюшенный каменный сарай в 10 саж. длины, к нему полатку 2 саж., конюшню в 6 1/2 саж.; да деревянное строение: подле церкви светлицу с сеньми по 2 1/2 саж.; два хлевка по 1 1/2 саж., третий в 2 1/2 саж.; подле церкви мазанка 1 1/2 саж.; подле городовой стены одиннадцать клетушек людских, сажени по 1 1/2 и по 2, крыто все дранью.
Таким образом оказывалось, что князья Трубецкие возле стен монастыря и города устроили свой задний двор со всеми его принадлежностями.
Игуменья вместе с тем объясняла, что у них иного монастырского двора в Кремле и близь монастыря нет, и того монастыря священники и всяких чинов монастырские служители живут по дальным разным местам в наемных и в иных домех, а лошади монастырския водовозные и возники держатся в самой нужде в монастыре и ради такой нужды и дрова монастырския ныне кладут на монастыре около и близь соборные церкви, отчего весною и летом духота бывает и из навозу вода подходит в церковь и в кельи; что князья Трубецкие, завладев их подворьем, учинили монастырю великую тесноту понапрасну.
Объясняя, что монастырь от княжеского навозу и от нарослой земли утеснен, игуменья настойчиво просила, чтобы согласно Сенатскому приговору, утвержденному и Юстиц-Коллегиею, монастырские старинные их дворы возвратить в монастырь попрежнему и княжеских людей с тех дворов сослать, а деревянное строение, избы и чуланы и скотские хлевы, от той церкви, что на подворье, и от городовой стены, что у самого монастыря, сломать, дабы от тех изб, чуланов и скотских хлевов монастырю не учинялось разороние.
После многих настойчивых ходатайств игуменьи Веденихты Пушкиной прошло слишком 10 лет, а подворье всетаки не было возвращено монастырю. В 1731 г. новая игуменья Евстолия подала просьбу самой императрице Анне Ивановне, но встретила новый отпор со стороны князей, которые лично в Юстиц-Коллегии просили выдать им даную на пожалованные им оба подворья, а потому подали челобитную, объясняя свои права на это владенье и устраняя иск монастыря, как неправильный.
В это время князь Иван Юрьевич был уже генерал-фельдмаршалом, а Юрий Юрьевич — тайным действительным советником.
Не осталась без ответа и игуменья Евстолия. Жалуясь на то, что подворье и доныне, 1731 г., в монастырь не возвращено, она снова изъясняла, что “за не отдачею им того их подворья они имеют не малую обиду и великое утеснение зимою от снегу и от навозу и от лесных и всяких припасов, и за утеснением монастыря проход по монастырю весьма труден, а за неимением близь монастыря подворья, монастырские возники и разъезжия лошади стоят и привозные монастырския дрова кладутся в монастыре, от которой тесноты вешним временем в соборную церковь, где Её Императорского Величества родители почивают, и в кельи, где жительство имеют монахини, вода идет”.
Как ни были основательны жалобы и просьбы игуменьи о возвращении подворья монастырю, оно все-таки осталось во владении князей Трубецких. Мы не встретили сведений о том, чем окончились ходатайства монастыря, и пользуемся только известием, что в 1754 г. двор Трубецких принадлежал лейб-гвардии поручику кн. Дмитрию Юрьевичу Трубецкому, младшему сыну кн. Юрья Юрьевича. Кн. Иван Юрьевич не оставил по себе прямых наследников мужеского колена. У него был только побочный сын известный Иван Иванович Бецкий. При этом о Вознесенском монастыре упоминается, что его задния ворота выходили ко двору кн. Трубецкого. О подворьях уже нет и помину.
Весь этот угол Кремлевской местности занят теперь зданием Судебных мест, построенным по проекту архитектора Матв. Фед. Козакова в 1771–1785 гг. Оно также расположено угольником почти в самых тех же межах, какия ограничивали местность Трубецкого двора. Фасад, обращенный к зданиям Чудова монастыря, расположен отчасти на местах бывших двух подворий, Новоспасского и Вознесенского, Чудовского конюшенного двора и церкви Козмы и Дамьяна, стоявшей против задних ворот Чудова монастыря. Угол Судебного здания, обращенный к этому монастырю, занял место так называемого Духовникова двора.
Двор князей Трубецких в широком своем конце, в 60 саж., выходил к зданиям Чудова и Вознесенского монастырей, на другую улицу, которая шла от Троицких Кремлевских ворот и от Троицкого подворья к подворьям Новоспасскому и Вознесенскому, стоявшим у городовой стены. Эту улицу мы назвали Троицкою. Она пересекала Никольскую улицу перед углом Чудовского здания, сохраняя свое направление и доныне по боковому фасаду Судебных мест, обращенному к упомянутым монастырским зданиям. Но это продолжение Троицкой улицы именовалось Чудовскою улицею. Её ширина при начале от Никольской улицы простиралась на 6 1/4 саж., а далее только на 4 саж., почему в 1626 г. было указано устроить ее в 5 саж., как эта мера существует и доныне, образуя особый длинный двор к зданию Судебных мест. Место пересечения Никольской улицы именовалось в то время (1634 г.) Никольским хрестьцом,– крестцом (перекрестком), который любопытен тем обстоятельством, что его деревянную бревенчатую мостовую, слишком на 5 саж. в длину, повинен был мостит Патриарший дом, так как на крестец выходили его здания.
По левой стороне улицы, где теперь высится боковой фасад здания Судебных месть, находились следующие дворы и места,
Самый угол здания Судебных месть стоит на месте так называемого Духовникова двора, на месте жительства государевых духовников, обыкновенно протопопов Благовещенского собора. В 1657 г. мерою этот двор по Никольской улице простирался на 23 саж., поперек на 16 саж., со стороны от двора кн. Трубецких на 12 саж. Он примыкал к трапезе церкви Козмы и Дамиана и к её кладбищу. Но в 1639 г. его мера была в 20 саж. и со стороны 10 саж., как, вероятно, эта мера существовала от древнего времени. В 1504 г. здесь жил протопоп этого собора Фома, вероятный духовник вел. князя Ивана III, или первый из Благовещенских протопопов поселенец на этом месте {После него духовником вел. князя был Андрониковский архимандрит Митрофан (С. Г. Г., I, 400).}.
Из числа царских духовников оставил по себе недобрую память Благовещенский протопоп Федор Бармин, о делах которого мы упоминали на стр. 302.
Другой случай с царским духовником занесен даже в списки Дворцовых Разрядов.
У царя Алексея Михаиловича духовником был Благовещенский же протопоп Андрей Савинович, поставленный в протопопы и, следовательно, в духовники государю в 1666 г., марта 25, из священников церкви Григория Неокесарийского, что за Москвою-рекою в Дербицах, на Полянке, где он священствовал с 1660 г. Это был не только государев духовник, но и государев любимец, который успел так привязать к себе государя, что своим влиянием стал поперек дороги и самому патриарху Иоакиму. Первым его делом была постройка каменной церкви Григория Неокесарийского на счет государя, из собственных государевых сумм Тайного Приказа. Эта постройка началась на другой же год по определении протопопа в духовники и продолжалась в 1668–1669 годах, с небывалым велелепием во всех частях. Храм был украшен поливными изразцами и снаружи расписан цветными красками, а внутри стенописью. Все это стоило немалых расходов. Государь оказывал протопопу такую особую милость, что лично посещал его в его жилище (в 1668 г.). Словом сказать, протопоп сделался самым приближенным домашним человеком благочестивейшего царя, на что, между прочим, указывает и одна запись в сборнике Дворцовых Разрядов, где читаем следующее:
“Того ж году (1674), октября в 21 день, было у Великого Государя вечернее кушанье, в потешных хоромах; да у него ж Великого Государя ели бояре, все без мест, да думные дьяки Герасим Дохтуров да Ларивон Иванов. У стола стоял крайчей князь Петр Семенович Урусов да с ним столник Дмитрей Никитин сын Наумов. За поставцом Великого Государя сидел боярин и оружничей Богдан Матвеевич Хитрово, да с ним дворцовые дьяки да ключники степенные со всех дворцов. А чашничали перед Великого Государя и есть ставили ближние люди. Да у кушанья ж был у Великого Государя Благовещенской протопоп, духовник Великого Государя, Андрей Савинович. А перед духовника и перед бояр есть ставили и питье носили столники ж и ближние люди. А после кушанья изволил Великий Государь себя тешить всякими игры. И его Великого Государя тешили, и в органы играли, а играл в органы Немчин, и в сурну, и в трубы трубили, и в суренки играли, и по накрам и по литаврам били ж вовсе. Да Великий же Государь жаловал протопопа, своего Великого Государя духовника, и бояр и дьяков думных, которые были у кушанья вечернего, вотками, ренским, и романеею и всякими розными питии, и пожаловал их своею государевою милостью: напоил их всех пьяных. А после стола жаловал, тож, поил всякими розными питьями своих государевых столников и ближних людей. А кушанье у Великого Государя отошло вечернее и бояре поехали из города и ближние люди в 12 часу ночи” (по нашему счету в четвертом часу утра. Д. Р., III, 1080). В своем роде это был пир-предшественник пресловутых пиров гениального сына царя Алексея Михайловича, царя, а потом и императора Петра Алексеевича. Чему же мы удивляемся, прочитывая рассказы о Петровских разгульных пирах, когда это была живейшая черта старинных Русских нравов и обычаев.
Попировавши таким образом, царь Алексей Михаилович, спустя 10 дней, именно 1 ноября, выехал из Москвы в любимое свое село Преображенское, где намеревался оставаться до зимнего пути, так как до этого срока он отпускал просившихся служилых людей по деревням. Но с небольшим через неделю, 9 ноября, он получил грамотку от своего духовника, Благовещенского протопопа Андрея Савиновича, в которой протопоп писал государю, что святейший Иоаким, патриарх, велел “во смирение посадить его на цепь безвинно и чтоб Великий государь изволил приттить к Москве и его из смиренья освободить”. Письмо подал сын протопопа. Государь приказал ему, что будет рано в Москву завтра, нарочно.
Такое милостивое отношение к духовнику мог являть только добрейший царь Алексей Михаилович.
Прибыв в Москву на другой же день, 10 ноября, он тотчас послал к патриарху ближнего боярина Б. М. Хитрово с предложением, чтоб патриарх к нему, государю, пришел. Патриарх и не помедлил. Государь встретил его на крыльце, откуда они вместе пошли в комнату, где находились, сидели уже три приближенных боярина:–кн. Долгоруков, Хитрово и Матвеев. Когда все уселись, государь спросил святейшего, за что он, не поговоря с ним, Великим государем, смирил его духовника? Патриарх известил государю протопопово неистовство и невежество и мздоимство многое, за то смириль его, что держит у себя женку многое время, что он, патриарх, посылал к нему своего духовника и протопоп его к себе не пустил и его, патриарха, бесчестил; что он, патриарх, женку велел расспросить, жила ли она с ним, протопопом, и по доброте ли, или неволею? Женка сказала, что сперва жила с ним по доброте, а после жила с ним и неволею. Государь упрашивал святейшего простить виновного, но патриарх отказал государю и не только не простил, а запретил протопопу священствовать, благословлять и даже исповедывать без своего святительского веления.
На другой день, 11 ноября, государь, не успев в своем намерении, возвратился в село Преображенское, где в это время готовилась новая царская потеха–Комидиальные действа, которые и были исполнены на заговенье 13 ноября. Уезжая из Москвы, государь повелел поставить у виновного духовника караул, сотника стрелецкого и 20 человек стрельцов для береженья и присылки от патриарха и не велел пущать к нему, протопопу, никого до указу.
Между тем 3 декабря патриарх утвердил приговор соборный от всех духовных властей, чтобы вдовым попам, будучи у кого в дому у крестов, никого не исповедывать и, вообще, не священствовать, опричь приходских священников. Это был явный намек на духовника.
В половине декабря государь возвратился в Москву совсем. Наступал патриарший праздник, память Петра митрополита, 21 декабря.
Накануне праздника, 20 дек., государь снова попросил к себе патриарха, снова встретил его, вышедши из передних сеней, на крыльце и в присутствии четырех ближних бояр снова просил простить и разрешить его, государева, духовника во всем. На этот раз патриарх смилостивился для упрошения государя, простил протопопа во всем и велел ему попрежнему священствовать, исповедывать и благословлять.
В самый праздник Петра митрополита за столом патриарха присутствовал и государь с боярами, а также и прощенный духовник, занимавший место выше архимандритов после епископов.
На праздник Рождества Христова праздничного стола у государя не было. К патриарху по обычаю был послан стол на дом. Государь не забыл и духовника, велел послать ему также на дом ествы и кубки (вина), и вместе с тем пригласил его к себе во дворец, на свиданье.
В 1675 г. поеле Пасхальной утрени государь, придя в Благовещенский собор, жаловал своего духовника яйцами и деловался с ним в уста, а ключарей и весь собор жаловал к руке и яйцами.
При царе Михаиле Федоровиче его духовником был протопоп Максим, впоследствии по какой-то провинности отставленный. Его каменные строения и в том числе каменный погреб выходили на Никольскую улицу, на которой рядом с ним, со стороны двора Трубецких, находился двор Благовещенского попа. Далее по Чудовской или Троицкой улице стояла против задних ворот Чудова монастыря церковь Козмы и Дамьяна, упоминаемая в летописях под 1475 годом.
В 1504 г. она была разобрана и заложена новая. По своему местоположению близь Духовникова двора она и прозывалась “что у Духовникова двора”. При царе Алексее Михаиловиче к ней был пристроен предел во имя св. Филиппа митрополита, обозначаемый иногда особою церковью, “что на Духовникове дворе”. Церковная замля с кладбищем простиралась вдоль по улице на 30 саж.; поперек, позади алтаря на 8 саж., в другом конце около 2 саж. Близко к церкви в 3-х саж. от неё стоял двор ключаря Успенского собора мерою вдоль 13 саж., поперек 8 саж. В 1737 г. церковь Козмы и Дамьяна и с пределом обгорела и была возобновлена, а впоследствии, в 1770 г., была совсем упразднена и разобрана по случаю постройки здания Судебных мест, под стенами которого и скрылось её место.
За этою церковью за алтарями следовал конюшенный двор Чудова монастыря, горница которого стояла в 3-х саж. от алтарей церкви. В 1657 г. он занимал пространство вдоль по улице 21 саж., поперек 9 саж. Но в 1702 г. занимаемое им пространство составляло 220 квадратных сажен. По всему вероятию, этот двор составлял остаток конюшенного Татарского двора при Алексее митрополите.
Неподалеку, приближаясь к городовой стене, стояли подворья Новоспасского и Вознесенского монастырей, оба на 925 квадратных саженях по мере 1680 г., а по мере 1702 г. — на 1024 саж.
Когда основалось здесь Новоспасское подворье с церковью во имя чудотворца Иоанна, архиепископа Новгородского, сведении не имеем. Оно упоминается с 1627 г. Но, вероятно, существовало с давних времен. Оно в 1682 г. располагалось на 23 саж. в длину и на 16 саж. в ширину. Старое его место занимало 15 саж. в квадрате. Каке выше писано, по царскому указу 1701 г. подворье было отдано во владенье Вознесенского монастыря, а потом в 1702 г. поступило во владенье князей Трубецких, которые церковь чудотворца Иоанна устроили себе домовою церковью.
В 1723 г. по указу Петра все домовые церкви в Москве были запечатаны.
В 1726 г., когда князь Иван Юрьевич был Киевским генерал-губернатором, его супруга приехала в Москву на свой обширный двор и по болезни к приходской церкви для моления ездить не могла, почему и просила распечатать свою домовую церковь, хотя приходская церковь Козмы и Дамьяна стояла в нескольких саженях от этой домовой церкви. Духовная Дикастерия (Консистория) разрешила для церковного служения распечатать церковь, но с неотменным условием, чтобы служение отправлялось причтом приходской церкви Козмы и Дамьяна и только в праздники и в воскресные дни.
К упомянутым подворьям, кроме Чудовской-Троицкой улицы, проходила улица и возле городовой стены от Николаевских к Фроловским-Спасским воротам, до зданий Вознесенского монастыря, шириною мимо двора князей Трубецких и Вознесенского подворья в три сажени.
В 1626 г. эта улица оставлена в той же прежней мере, но потом к концу XVII ст., как упомянуто, была застроена хлевами князей Трубецких.
Заметим, что древния границы Чудова и Вознесенского монастырей остаются и до настоящего времени в своих первоначальных межах.
Оканчивая обозрение мест по левой стороне Кремлевской Никольской улицы, мы должны помянуть и то любопытное обстоятельство, что в описанном углу, почти возле самых Никольских ворот, рядом с стоявшею у ворот каменною караульнею, в 1702 г. предполагалась постройка общенародного театра. Этот 1702 год первого же января был ознаменован достославною победою над Шведами в Лифляндии, у деревни Ересфера, где генерал Борис Петр. Шереметев разбил на голову Шведского генерала Шлипенбаха, так что самое имя этой деревни приобрело в солдатском народе особое выражение взъересферит, что значило расправиться с кем бы ни было посвойски. Так популярна была эта победа, тем более, что она была первою победою над нашими учителями Шведами.
3 генваря была получена радостная весть об этом событии, которую принес сын победителя Мих. Борис. Шереметев. “Благодарение Богу!–воскликнул безмерно обрадованный государь,–мы уже до того дошли, что и Шведов побеждать можем”.
10 генваря в Успенском соборе и во всех церквах Москвы был отслужен торжественный молебен и при пении песни “Тебе Бога хвалим” был троекратный залп из всех 110 пушек и из ружей поставленных на Соборной и Ивановской площадях полков при звоне во всех церквах во все колокола.
Известно, что всякую государеву и тем более государственную радость Великий Преобразователь всегда старался обращать в радость всего народа, устроивая с этою целью всенародные торжества в роде триумфальных шествий и в то же время доставляя всенародному множеству различные потехи.
На этот раз на Красной площади вблизи Никольских ворот, в 25 саж. от них, были построены триумфалъные светлицы и сенигаллереи, в которых государь дал банкет–пир всему чиновному военному сословию при увеселениях потешными огнями, фейерверками, нарядными символическими картинами и т. п. Пир продолжался всю ночь.
Кроме фейерверков и разных потешных огней, для народного увеселения в это время готовилась уже другая потеха– Комедиальные действа, для исполнения которых еще в 1701 г. или в этом 1702 г. в Москву прибыла немецкая труппа комедиантов, собранная в Данциге польским комедиантом Ив. Антон. Сплавским.
Артисты приехали и с начальным комедиантом Яганом Кунштом, но места для исполнения комедий еще не было. Конечно, прежде всего мысль о таком месте остановилась на полатах старого Кремлевского дворца.
Комедианты осматривали тамошния полаты и нашли, что все они малы для театра, и сказали, что пригодное помещение можно устроить только в Немецкой слободе в доме Лефорта, где полаты были обширнее.
В Кремлевском дворце они избрали было полаты, так называемые Расстригинския, у Сретенского собора, проходные к Ратуше, т.-е. в местности у самых Боровицких ворот, очень удаленной и мало удобной для народного собрания к театру.
Переписка об этом происходила в июле месяце 1702 г.
В августе 6 числа начальник Посольского Приказа, в заведывании которого производилось это дело, боярин Фед. Алексеевич Головин, писал к дьякам Приказа следующее:
“По указу Великого государя прикажите комедиальной дом строить по размеру и по желанию комедиантову, в Кремле городе, въехав (в) Никольские вороты на левой стороне, что взято место у Трубецких, подле городовой стены, за караульнею каменною. В избах сделать частые большие окна для всякого случая, чтоб возможно было в окно двум человекам пролезть; а окончин в них не делать, для того, что не потребен свет в комедии. В окнах же сделать двойные затворы и велеть внутри выписать (расписать). На затворах сделать задвижные крюки, когда надобно затворить и запереть, в теплоте также и отворить было бы удобно. И около того дому сделать три или четыре избы с малыми с сенцы для приезду желающим действа комедиального смотреть. Деньги держать на то строенье от расходу из Посольского приказу. И конечно б сделано было все без всякого молчания к приходу вел. государя к Москве”.
Боярин приписывал собственноручно: “Чинить по сему указу, как написано, конечно с поспешением”. Писано с пути, от Двинки малой, где тогда находился государь, направляя свой путь к Ладоге, а потом к осаде Орешка (Нотенбурга), который был взят 12 октября.
На присланный указ дьяки ответили, что в Кремле у Никольских ворот, “в том месте никакого строения строить невозможно, потому что наношено кирпичу и всякого лому и земли от старых полат (по случаю постройки цейхгауза) великия горы, и тому строению, где быть, о том повели к нам указ прислать”.
Головин писал, что если здесь невозможно строить, то выстроить на площади за Никольскими воротами близь Триумфальных светлиц, стоявших от Никольского мосту в 25 саж., и прибавлял: “Комедию без всякого умедления уготовляйте. Если пришествие вел. государя будет к Москве, не понести б вам его гневу на себе; комедианту гораздо поговорите, чтоб русским языком составил комедию, и Сплавскому {Впоследствии Сплавский и на своем дворе имел комедию, длиною 6 саж., шириною 3 саж., которая была у него куплена с двором в 1708 г.} тут же быть велите… Как посулил, чтоб таких (умевших по-русски) вывез, приказано, чтоб умели (русским языком) исполнить”.
С постройкою здания Комедии еще не знали, как поступить, но актеры уже готовились; приготовляли также им платье и разные предметы для уборки будущего театра. Для русской труппы велено было набрать в ученики 10 чел., к тому делу удобных, дабы могли управлять свое дело, которые и были набраны из подьячих и посадских людей. Для освещения театральной хоромины государь повелел купит у Архангельского города к комедии угодных 12 паникадил медных об одном ярусе, свеч по 12, по 10, по 9 и по 8. О самых пиесах дьяки писали: “А какую комедию готовит (комедиант Куншт) и тому (он) принес немецкое письмо и переводят на латинский язык, а с латин-ского на русский; а по разговорам переводчиков слышим, что мало в ней пристоинства, и если хоромы в таком знатном месте и великим иждивениемь построят, а дело у них будет малое и за то, государь, опасны твоему гневу. Комедийные письма (пьесы) переводим и готовим с поспешением”, продолжали дьяки уже 29 сент.
В эти дни сентября и начальные октября государь готовился к осаде Нотенбурга, древнего нашего Орешка, который 12 окт. и был взят жестоким приступом с участием бомбардирского капитана, как Петр числиль себя в составе армии.
Перед приступом 8 окт. был роздых, а в это число Головин написал дьякам указ: “О комедии и комедиантах учините по прежнему моему о том письму, чтоб конечно театрум готов был к пришествию в. государя в Лефортовском дому”.
В ответ дьяки писали 21 октября, что в Лефортове полата, где быть комедии, театрум сделан и робяты выбраны из подьячих и из посадских людей, отданы комедианту и учатся, а в Китае-городе на Красную площадь для строения хоромины комедийской лес возят.
Первоначальный размер храмивы по требованию Куншта должен был простираться на 20 саж. в длину, 12 саж. поперек и 6 саж. в вышину. Но так как место для постройки заключало в себе только 25 саж. оть светлиц до Никольского моста, то размер храмины был уменьшен и теперь имел длиннику 18 саж., поперечнику 10 саж., при чем от светлиц было отступлено на 2 саж.
Взявши Нотенбург (Орешек) тогда же, в 1702 г., проименованный Шлисельбургом, Петр захотел и народу показать на театре, как это происходило, а потому повелел изготовить подобающую пьесу, о чем дьяки писали к Головину 31 октября: “О строении комедии непрестанно комедианту говорим и комедию о взятии города Орешка он пишет и обещался изготовить вскоре, только для удобного подлинника, спрашивает, чтоб ему дать на письме, каким поведением тот город взять, и к нам октября по 31 никакой ведомости о томь не прислано.
А в Лефортовой большой полате около театрума и хоры достроиваются; а на Красной площади хоромину, где впредь комедиям быть, делают, забирают по заборному в столбы и мхом мшают, чтоб во время комедиального действа ветер не проходил”.
Комедиальная храмина, однако, строилась почти целый год. Только 18 сент. 1703 г. посольские дьяки донесли Головину, что комедийная храмина совершена и новый начальный комедиант (после умершего Куншта поступил золотого дела мастер Артемий Фиршт–Оtto First) в той храмине на театрум 64 картины живописным письмом написал; платье комедийное сделал вновь; завес на том театре хочет делать новый, камчатый луданной, а старый тафтяный завес из Лефортовских полат переносить не хочет… Ученики до сего числа 6 комедий выучили вновь, а к тому еще 4 комедии разных им учить розданы будут вскоре (они начали учить комедии с марта месяца 1703 г.).
“А про готовность всего театрума сказал, что поспеет весь наготово в две недели, только домогается, дабы изнутри стены у чуланов (лож) наружные выписать и для зимнего времени приделать к храмине две избы 3-х саженных, потому что комедиантам в платье убираться негде; и те бы избы построить к той стороне от театрума к Никольским воротам и прорубить бы от большой храмины в те избы двери”.
Велено сделать избы; чуланы снаружи выписать аспидом цветным (под мрамор), а завесы в чуланы перенести из старого театра.
Готовый театрум был открыт для охотных смотрельщиков, с которых (15 мая 1704 г.) в день было собрано за назначенные места по ярлыкам (билетам) 16 р. 20 алт. 4 деньги. В другой день, 22 мая, собрано 17 р. 30 алт. 2 деньги, а в полгода, с 15 мая по 10 ноября, было собрано 388 р. 9 алтын 4 деньги. В мае, на праздник Вознесенья, игра была отставлена; Головин подтвердил, что “против праздников не быть комедии”. Потом в июне дьяки доносили, что “комедии в указные дни на вся недели отправляются, только танцовальных мастеров никого нет, а который и был, Карлус Кокий, молодой, и тот всегда бывает для ученья в Измаилове (у царицы Прасковьи Федор. в собственной её величества комедии)”. Решено: если не станет бывать в комедии, не давать ему жалованья. В летнее время комедия действовала днем, а не ночью, и бывал тогда сбор по 24, 20, 15, 10, 8 и по 5 р. на день.
Когда в осеннее время стали действовать ночью, то смотрящих в приезде бывало малое число и сбор бывал рублей по 7, по 5, по 3 и по 2 и по полтора рубля в день, потому что по тогдашним городским порядкам в воротах везде взимали двойной платеж, как в комедию, так и из комедии едучи.
Как только обозначилось такое обстоятельство, то этот платеж был отменен; в назначенные для игры дни ворота Кремля, Китая и Белого города в ночное время не запирались и пошлины с проезжих не собирали для того, чтобы ездили в комедию охотно.
Иноземным актерам по договорам жалованъе было до крайности великое. Яган Куншт получал 3500 р. да на двор (квартиру) 30 р. Когда он помер, поступивший на его место Артемий Фиршт запросил 4000 р. Музыканты получали различную сумму по договорам. Их числилось 16 чел. Одни получали по 80 р., другие по 114, по 120, по 146, по 280 р. в год и особо на квартиру по 20 и по 25 р. Всего на иноземцев выходило 6119 р.
А Русским комедиантам окладу не учинено, а примерно расчислено давать первому 60 р., семи человекам по 50 руб., трем по 45 р., одному 40 р., всего 12 чел.–585 р. Так что по этому вычислению требовался расход на театр в год 6704 р. Однако эта сумма была сокращена, и в 1704 г. комедиант Фиршт с товарищами получал всего 3630 р. В том же году Русские комедианты, 12 челов., получали: первый–Федор Буслаев 40 р., семеро по 30 р., трое по 25 р., один-20 р., всего 345 р.
1704 г. октября 16 была комедия Русская и Немецкая и в той комедии были собственные (важные) персоны. Во время действия челядник комедианта Фиршта, породою Швед, сидя в нижних местах пил табак (курил). Приставленный надзирать за порядком в театре подьячий Посольского приказа, увидя, что Швед пьет табак неискусно, из трубки пепел с огнем сыплет на пол с великим небрежением, стал ему говорить, чтобы он табак курить вышел на двор. В ответ на это челядник бранил подьячего матерны, замахивался бить, хватался за саблю и кричал, что ему курить не запретит никто и не боится он никого. Подьячий пошел на театр и пожаловался Фиршту на неистовство его челядника. Фиршт ничего не учинил на эту жалобу. Когда подьячий сошел с театрума, челядник изневесть с затылка ударил его изо всей силы по лицу и разбил до крови. Явились деньщики и взяли буяна, который снова кричал невежливо, что ему табак курить никто не закажет, вынимал из ножен саблю и рвался из рук деньщиков. Однако его вывели из комедии и за его неистовство и крик и за озорничество тут же учинено ему наказание, бит батогами, чтоб ему и иным впредь не повадно было так бесчинно и невежливо в комедии поступать.
Проминовал год, и Русские ученики подали донесение, в котором жаловались на учителя Фиршта, что он учит их не с прилежанием, бывает для ученья в комедийном доме на малое время, в неделю и в две является один раз и учит час и два и от того в ученьи чинит замедление; которые комедии они выучили, и те по его перадению в комплементах и за недознанием в речах действуют в нетвердости, почему и просили, чтобы выбрать из них же Русских комедиантов одного человека или двух, по усмотрению, для того, чтобы действовать в речах в твердости, дабы можно было действовать и без него, учителя. Они требовали, чтобы учитель приходил в комедийный дом два раза в неделю учить комплементов, в зимнее время со второго часа по шестой, в летнее время с третьего по десятый час. Доношение подписал третий комедианть Петр Боков.
Дальнейшая история этого уже не придворного, а общедоступного публичного театра выходит из пределов нашего описания. Упомянем только, что Комедиантский дом у Никольских вороть существовал еще в 1733 г., когда его предполагали возобновить, а затем было повелено этот дом больше не строить {Сборник Архивных бумаг о Петре Великом, II, 311–319. Наши Опыты изучения Русских древностей, II, 432 и след.}.
Правая сторона Никольской улицы была занята дворами соборного духовенства и двумя монастырскими подворьями. У самых Никольских ворот было пустое место в 12 саж. в квадрате, где существовал общественный колодезь, занимавший место в 1 1/2, саж. в квадрате. Он находился в 9 саж. от городовых ворот, в 3 саж. от Никольской и в 2 саж. от Житницкой улиц, в пространстве между улицами на 6 1/2 саж.
Затем следовал (1626 и 1657 гг.) двор соборного дьякона Афанасия на 5 1/2 саж. ширины по воротам или по улице и на 7 саж. длины вглубь двора с одной стороны от Никольских ворот и на 10 саж. с другой противоположной стороны.– Рядом следовал двор Благовещенского попа Алексея на 15 саженях ширины по улице и на 14 саж. длины вглубь двора. Возле этого двора находилось подворье Новодевичьего монастыря (в 1626 г. Рождественского Владимирского монастыря) шириною по воротам 21 саж., в заднем конце 11 саж. и длиною со стороны поповского двора 12 саж., со стороны переулка 21 1/2 саж. (по другому чертежу 29 саж.).– Переулок, который назовем Симоновским, шириною был в 2 саж., а длиною 32 1/2 саж. Пространство от городовых ворот до переулка равнялось 55 саж. (по другому чертежу насчитывается 53 саж.). Он проходил между воротами теперешних зданий Арсенала и Судебных мест и по другому чертежу имел длины 24 1/2 саж., что неверно {Планы Москвы XVII века. М., 1898 г. Разноречивые показания меры, встречающияся и ниже, мы помещаем в скобках.}. По переулку с противоположной стороны находилось другое подворье, подворье Симонова монастыря, выходившее частию своего двора и на Никольскую улицу. За Симоновским подворьем стоял двор попа Владимира в 1626 г., а в 1676 г., двор Благовещенского собора ключаря Василья Климонтова, занимавший место длиною по улице на 10 1/2 саж., шириною в обоих концах по 7 1/2 саж. В межах двор примыкал с одной стороны к патриаршему конюшенному двору, позади к огороду боярского двора Сем. Лук. Стрешнева и с третьей стороны к Симоновскому подворью. В 1676 г. этот двор пустовал и по челобитыо патриарха был ему отдан для распространения патриаршего конюшенного двора, по какому случаю сохранилась и опись поповских хором, служащая вообще характеристикою деревянных построек в Кремле и бытовых порядков жившего здесь духовенства. “А на том дворе хоромного строения”, говорит эта опись, “горница с комнатою на жилых подклетах; против их сени с вышкою, а из сеней крыльцо всходное о дву лестницах. Позади горницы и комнаты сени. Баня дву сажень. Погреб дубовый трех сажень; над тем погребом напогребница с сушилом трех сажень. Подле напогребницы и сушила на столбах сушило ж рубленое четырех сажень; а под тем сушилом погреб дубовой. А по другую сторону ворот конюшня, а на ней сушило старое. А около того двора с трех сторон огорожено забором. Да подле сушила и погреба ворота о дву щитах да калитка…”
Таковы были необширные постройки в Кремле, принадлежавшия духовному чину. Такия же постройки существовали и на боярских дворах для дворовых людей управляющего чина. Хоромы самих бояр, конечно, были несравнимо обширнее и сложнее.