С.М. Любецкий.
“Нива”, №№ 15—16, 1880
Сухарева баня с её окрестностями в старину и наше [1870 год] время
Первое место в Москве воздается Кремлю, как опочивальне святых, как усыпальнице наших царей; Кремль — и по древности, по местности своей, и немногим историческим событиям — достоин внимания и благоговейного поклонения всех русских.
В прошедшее и в настоящее время, не только жители отдаленных губерний, но и иностранцы, приезжая в Москву, прежде всего внимательно и с любопытством осматривали Кремль; православные наши помолятся святым угодникам, поклонятся гробницам венценосцев, полюбуются дивными царскими палатами, подивятся на громадную царь-пушку и на медный шатер-колокол, посмотрят, придерживая шапку, на стройного молодца в золотом венце, Ивана Великого, на чугунное ожерелье пушек около арсенала, послушают кимвальный звук успенского колокола, этого вестника наших торжеств, — и рука у каждого зашевелится на груди в теплой молитве
Много еще находится в Москве живых урочищ и неостылых следов маститой древности; но, после Кремля, Сухарева башня пользуется особенным вниманием русских приезжих и иностранных туристов. История основания её многим известна; кто из русских, особенно из жителей Москвы, не знает, что она построена Петром I-м, в память присяжной верности к нему полковника Стрелецкого полка, Лаврентия Панкратьевича Сухарева, когда, по проискам властолюбивой сестры царя, Софии, прочие стрелецкие полки не только изменили Петру, но вознамерились даже убить его!
Имя и подвиг Сухарева принадлежат истории. Царь Петр особенно любил полк Сухарева и отличил его тем, что назначил его для примерного сражения с своими потешными. В 1682 году Сухаревский полк сопровождал Петра в село Преображенское и в Троицкую Лавру[1].
Место, занимаемое Сухаревскою башнею, в старинные времена было границею Москвы и называлось Стретенскими воротами; за ними шла Троицкая дорога[2]. Физиогномия этой местности и окрестностей её была совсем другая, она также имеет свой исторический интерес: в лево, на запад, за нынешними Мещанскими улицами, раскинуто было большое подгородное село Напрудное[3].
Все эти местности и до сих пор имеют влажную почву: из вод Неглинки образовался пруд Самотека или Протека (от разных ключевых токов), а подалее, где ныне Цветной или Трубный бульвар, был другой пруд, — туда исстари 1-го августа пушкари из приходской своей церкви преп. Сергия, в белых одеждах, совершали крестный ход с пушечною пальбою; памятником этих событий осталось гулянье, бывающее и в настоящее время в этот день[4].
По нынешним Мещанским улицам находились стрелецкия слободы, в которых стрельцы жили с своими семействами; они по очереди хаживали на службу — охранять Москву, а в свободное время занимались разными ремеслами и торговлею.
На восток от местности, занимаемой Сухаревскою башней, появились черкасские огороды, принадлежавшие кн. Михаилу Яковлевичу Черкасскому (тестю гр. Петра Борисовича Шереметева). Там существовала каменная церковь, во имя Св. Троицы, с деревянными приделами, во имя лр. Ксении и Михаила Архангела. Там приставал лжехрист Андрюшка со своими клевретами, дерзко названными им 12-ю апостолами.
На этом месте, в 1810 году, гр. Ник. Петр. Шереметев построил странноприимный дом (Шереметевская больница). Около черкасских огородов был дом гр. Гендрикова (зятя кабинет-министра Волынского), потом артиллерийский двор с казенною аптекою (нынешния Спасския казармы). В последствии времени трубный канал стал разрушаться, тогда вместо его устроили подземную трубу, а в 1825 году бульвар. Долго это место было пустынное, только около Самотеки ютились бани, кабачки и блинни, а около церкви Николы, что в Драчах, тянулись огородные гряды.
Эти места посещал лжехрист: он и в зимние морозы босой и с непокрытою головою ходил в некоторые дома, где легковерные принимали его с подобающею честию и одаряли; а жил он в Ворсанофьевском монастыре (в котором некогда находился прах царя Бориса Годунова, перенесенный туда, по приказанию Самозванца, из Архангельского собора, а после препровожденный в Троицкую Лавру). Сперва Андрюшку увещевали покинуть святотатственный его промысел и наглый обман, но тщетно, — вследствие чего его сослали в дальний монастырь, на строгое покаяние, как говорили: толочь воду и вить из песку веревки.
На север по Троицкой дороге тянулись хибаренки Переяславской ямской слободы (нынешняя 1-я Мещанская), так названной по пути к городу Переяславлю-Залесскому; в ней замечателен был Аптекарский (ботанический) сад, основанный Петром И-м из рассадников села Измайлова, с лекарней, т. е. аптекой; далее ютилась часовня называемая Крест, в честь преп. Сергия, на том месте, где, по преданию, он отдыхал, шедши из своей пустыни в Москву и обратно.
Это место было пригородьем Москвы; там по обеим сторонам немощеной дороги стояли неприглядные, ветхия и отшатнувшияся друг от друга избы, большею частию курные, крытые бурой, взъерошенной временем и непогодами соломой, и дранью, с пузырями вместо стекол или с напитанною маслом холстиною.
Там были все деревенския принадлежности: скрипучия, одностворчатые ворота; длинные дворы, полутемные от навесов разных пристроек; колодцы с журавцами, далеко выступавшия на улицу (они видны теперь); скворечники, разгуливавшая повсюду безвозбранно скотина, домашния птицы и проч. и проч.
На выезде из этого селения, около нынешней Крестовской заставы, находилась дача г. Пашкова с большим садом и оранжереями (остатки которой заметны и доныне); среди приземистых изб эта дача возвышалась, как оазис, своими высокими и красивыми палатами с фронтисписом и узорчатою черепичною с завитками крышей.
На юге от местности Сухаревой башни начиналась Сретенка. В глубокую старину только Кремль назывался городом, а прочия части Москвы посадами и царскими селами, например Кудрино, Сухащево (Сущево), Симоново, Воробьево и пр. После эта местность названа была Земляным городом и отделилась от пригородьев земляным валом, название которого сохранилось и до настоящего времени[5].
Земляной город[6] прежде был тоже, что теперь Камер-коллежский вал; в воротах его — со всех возов, кому б они ни принадлежали, сбирали пошлину (с дров, бревен и соломы по копейке, с сена и угольев по 2, а с тесу и досок по алтыну); для этого у всех ворот и в проездах больших дорог сделаны были шлагбаумы и рогатки, а на проломах — палисады.
И тогда уже вся Сретенка представляла одушевленный вид: по ней тянулись обозы, брели с котомками богомольцы в Лавру, на ней кишил торговый люд с подвижными лавочками, там были устроены печи ради проходящих — и целый обжорный ряд. В искривленных переулках её, заслоненных но обе стороны улиц длинными заборами, происходила неуказная продажа вина; там гнездились разные темные личности беглых и беспаспортных людей[7].
К Сухаревой башне перевели с большой Сретенки, от города, и мясной ряд. В торговые дни это место так стеснялось, что трудно было по улице ездить и ходить. Здания на Земляном городе были очень неприглядны и ветхи; они устроены были не по плану, а как попало: там находились постоялые дворы и торчали кузницы; все тамошния строения уничтожались большею частию временем, а не но принуждению полиции, вновь же строить на тех местах без плана уже не дозволялось.
Земля за Земляным городом, принадлежавшая большею частию ямщикам, считалась полевою и выгонною, на ней красовались дачи московских бар. Все это находилось в ведении Каменного приказа, заведывавшего всеми строениями в Москве. Замечательно, что еще в прошедшем столетии — в черте города пахали поля, сеяли на них хлебные растения и производили сенокосы.
Тогда в Москве было 16 застав, после прибавлено к ним еще 2, Симоновская и Трехгорная, чтоб не провозить мимо их косвенным образом корчемных питей, в некоторых местах устроены были надолбы — и когда они развалились в полую воду и растаскались жителями, то город был окопан валом, на протяжении 32-х верст.
Сухарева башня выстроена на границе улиц Сретенской и 1-й Мещанской, архитектура её — смесь готической с ломбардской, которая в XVII ст. была в России в особенном вкусе; Сухарева башня имеет сходство с Амстердамской ратушей, но представляет много своеобычности. Это здание состоит из четырех-этажного корпуса, вышина которого с гербом простирается до 35 сажен и 1-го аршина (она только 8-ю саженями ниже колокольни Ивана Великого). Самая башня называется шатер.
В 3-м этаже её замечательна зала, называемая рапирною, вероятно фехтовальная; в самой средине башни или в шатре прежде находились большие боевые часы, сделанные в 1695 году (они существовали до 1812 года). С Северной стороны её, над воротами, находится образ преп. Сергия, как покровителя русской артиллерии и указателя пути к его святой обители, а с южной (к Сретенке) образ Казанской Божией Матери. В прошедшем столетии Сухарева башня обнесена была палисадом, знаменовавшим остаток Земляного города.
На западной стороне её устроен был деревянный амфитеатр, в котором стоял маскарадный кораблик, названный Петром Памятником-Миротворцом. В 1721 г., при торжестве Ништадского мира с Швециею, и в 1744 году, также но заключении мира с Швециею, этот кораблик-игрушка с разными символическими украшениями, с распущенными флагами и парусами, и ярко освещенными слюдными фонарями, возили но большим улицам Москвы; он был вооружен восемью медными пушками; матросы, в полной форме сидевшие на нем, пели песни и производили разные гимнастическия эволюции.
Поезд кораблика сопровождался еще музыкою, пушечными выстрелами и громогласными ура! восторженных зрителей {Когда этот кораблик пришел в ветхость, император Павел I-й приказал его возобновить, с сохранением прежнего фасада. В 1812 г., во время бытности французов в Москве, кораблик сгорел.
Замечательно, что накануне вступления Наполеона в Москву, в гербе Сухаревой башни запутался ястреб; народ, с любопытством смотря на это знаменательное явление, вещательно говорил: «вот так-то запутается в Москве и сам наш враг!».}.
При Петре, на Сухаревой башне в адмиралтейский час (в полдень) и пред пробитием вечерней зари, играли музыку на польских рожках, звуки которых так любил царь. Во время гулянья у Сухаревой башни, 26-го августа, сарай, в котором находился кораблик, отворяли, и любопытные зрители стекались туда смотреть на прекрасную модель русского флота.
Жаль, что имя архитектора, построившего Сухареву башню, неизвестно; памятники, свидетельствующие о построении её, суть две каменные плиты, находящияся под воротами, со стороны Сретенки, с надписями, в которых между прочим значится, что Сухарева башня строилась три года — с 1692 до 1695 года.
Прежде здесь была съезжая изба Леонтьевского приказа, но, но уничтожении стрельцов, Петр в 1701 году поместил там училище математических и навигационных наук, куда указано было вызывать цифирных дел мастеров, т. е. математиков, как значится в указе. Это училище впоследствии времени переведено было в Петербург, под именем Морской академии, а в 1753 году переименовано в Морской кадетский корпус.
Следовательно, памятный в нашей военной истории, по заслугам своих питомцев, Морской корпус был основан на Сухаревой башне. Почтим же существование её: вспомним доблестные деяния Петра, с его младенцем и вместе дедушкой флотом, от которого расплодилось много достойных внуков; вспомним разгул царя по Балтике, когда он раздвигал границы своего государства оружием; вспомним Чесму, и наконец — современный, славный подвиг наших моряков при Синопе, громогласный звук которого отозвался во всех европейских странах. В раскатах грома флотилии нашей раздавались славные поминки этому дедушке.
В последствии времени перемещена была из Кремля на Сухареву башню Адмиралтейская контора (упраздненная в 1806 г.)
В прадедовския времена, про Сухареву башню ходила не добрая молва о чародействе графа Якова Вилимовича Брюса[8], известного своими математическими познаниями и физическими опытами; он был основатель артиллерийских и инженерных школ в обеих наших столицах, поэтому он имел непосредственное влияние и на Сухаревскую школу.
Суеверные звали его колдуном, чернокнижником, предание о его таинственных занятиях достигло и до наших времен; говорят, будто-бы в здании башни закладены Брюсовския волшебные книги, содержащия в себе секрет бессмертия. Из известных его сочинений сохранился астрономический календарь; но в таком виде, каков был прежде этот календарь, в наше время почитается он библиографическою редкостью.
Встарину, подле ворот башни, обращенных к Сретенке, находились еще но обе стороны караульные палатки и казенный амбар; а подле ворот, к Мещанской слободе или Переяславке, небольшая часовня с кельею Николаевского Перервинского монастыря (эта часовня находится и теперь на том же месте, только в другом, улучшенном виде).
Подле часовни, по тогдашнему обыкновению, сидели, поджавши ноги, как и на Снаском мосту, темные невидущие, юродивые, нищие, доморощенные наши рапсодисты и распевали своим протяжным гнусливым голосом о подвигах Святых. Уто место избрано было ими более для того, чтобы собирать обильную дань с богомольцев и проезжих в Троицкую лавру.
При Екатерине ИИ-й дети московских подъячих играли в рапирной зале башни разные пиэсы — мистерии: Есфирь и Агасфер Дмитриевскую, Грешник кающийся, духовные драмы: Рождественскую и Воскресенскую соч. св. Димитрием Тунталою, в то время, когда он был игуменом в Малороссии, где драматическия представления были в большом употреблении.
Вид на Москву с Сухаревой башни не только теперь, но и встарину был прекрасен, особенно по противоположности своей: при взгляде на южную сторону — развивалась панорама храмов и домов и представлялся царственный, картинный Кремль; а с другой, к заставе, виделся океан зыблящейся зелени садов, полей и лесов; там, по Троицкой дороге, тянулся Алсксеевский лес, вправо сливаясь с сумрачными дебрями Сокольников, а влево — с душистой березовой Марьиной рощей.
На западной стороне башни, около Самотеки, в XVII ст. расстилались еще поля и на них колосилась рожь; там, но преданию, в Троицын день, девицы завивали венки, пели себе на широком раздолье: Под липою был шатер, и кумились, целуясь сквозь завитые венки, — чтоб, по поверью, им во весь этот год жить дружно, припеваючи[9]. Далее зеленелись Кудринския рощи, куда хаживали наши предки за ягодами и за грибами.
Теперь взглянем на Сухареву башню в современном её положении.
Площадь, окружающая ее, очищена от разных неприглядных торговых балаганов, которые в недавнее время облепляли ее неуклюжими своими наростами; окрестности её обстроены красивыми каменными домами, стоящими двоерядным фронтом на Сретенке. В противоположной стороне, чрез арку или туннель башни, видна перспектива тянущейся Большой Мещанской улицы, опушенной палисадниками, в которой ужь не узнаешь бывшей Переяславской ямской слободы.
Направо от башни высится красивое здание Шереметевской больницы, опираясь на колоннаду, против которой бьет легкою высокою струею фонтан чистой и светлой. Налево от башни, на неоглядное пространство тянется, вместо бывшего Камер-коллежского вала, Садовая улица, тоже с густыми палисадниками у каждого дома. Наконец — Сухарева башня есть наша поилица: в ней находится главный резервуар мытищенской воды, проведенной на пространстве 20-ти верст к Москве.
Но самая характеристичная черта Сухаревой башни есть та, что около неё каждую неделю бывает замечательная воскресная ярмарка. В Москве находится несколько воскресных базаров. Самый древний из них принадлежит Охотному ряду (переведенный на Лубянку), но там торжище состоит только из нескольких предметов.
Там по воскресеньям является, во-первых, выставка птиц, особенно голубей: серебристых, голубистых, хохластых, мохноножек, турманов и проч.; там поставлены пирамидами большия и маленькия клетки, начиненные всякими птицами, от суетливого воробья до щеголя-павлина[10]; во-вторых, тамошняя выставка состоит из старого оружия: персидских шашек, для щепания лучины, зазубренных сабель, заржавленных ружей и пистолетов; в третьих, из собак: длиннорылых, тупорылых, из осанистых пуделей, из ушастых лягавых, из сериозных мосек, из брылястых меделянок, из миловидных болонок, аристократок собачьего рода, этих живых дамских игрушек.
Там толкутся всевозможные охотники: собачники, голубятники, зеваки и опекуны чужих карманов (тоже своего рода охотники). В эти же дни Смоленский рынок представляет также обширную торговлю — и по людной местности своей, и но множеству продаваемых там продуктов. Но Сухарева башня — во всех отношениях имеет преимущество пред всеми прочими воскресными рынками, но обилию и разнообразию своих, так-называемых, дешевых товаров.
Еще царь Алексей Михайлович заметил неприличность воскресных торжищ. В Наказе своем в Галицкую Четь к Дьяку Семену Сафонову (декабря 22, 1649 года) он пишет: «Ведомо нам учинилось, что на Москве, в воскресные дни и в Господские и Богородичные праздники, топят бани и платье моют, и многие ж люди бранятся меж собою всякою неподобною лаею, сидят в харчевнях, и по улицам до обеда продают всякий харч. Мы указали, чтоб такого бесчинства впредь не было[11].»
Воскресные рынки у Сухаревой башни начались около 30-х годов; с самого утра, а часто и накануне воскресенья, на площади её (против Шереметевской больницы) идут приготовления к торгам: вбивают колья, навешивают на них холщевые крыши, разбивают палатки и балаганы, устанавливают лавки и раскладывают на них товар.
Еще до окончания обедень эта площадь наполняется народными толпами; там торговля и вместе гулянье бывают в огромных размерах, в полном разгаре. Левая же площадь от Сретенки заставляется возами перекупленных барышниками дров; ловкие кулаки переряжаются неуклюжими мужиками, будто-бы приехавшими с возами издалека.
Около них стоят и обозы с съестными припасами; там можно найдти всевозможные огородные овощи, а постом и мерзлую рыбу с выпученными глазами, толстоголовые кочни капусты, горы калачей и сгибней, и гирлянды баранок, крупных и мелких, подобных янтарным бусам, и грибы-грибочки, удавленные на ниточках, и невинных снятков, и проч., и проч. Здесь пристань экономных хозяек с погрузительными сак-вояжами в руках, торгующихся до осиплости. На этом рынке клуб кухарок и поваров.
Взглянем на правую площадь Сухаревки: там происходит самая кипучая торговля дешевыми товарами, туда в эти дни сходятся и съезжаются небогатые покупатели из дальних концов Москвы, обрести себе хотя подержанные, но не дорогия вещи; между тем, мелкая промышленность, в образе зорких торговцев, не дремлет, зная пословицу: «на заправского охотника сам зверь бежит»; удочки закинуты….
При входе на рынок развешаны ситцы, издали кажущияся обоями: далее раскинуты балаганы с обувью, от стройного, легкого атласного башмачка, послужившего уже на паркете — до растоитанной киньчи; кому угодно что примерить, тот может совершить там туалет свой во всеувидение. Далее следует головной товар, разумеется наружный: продают шляпы и фуражки разных фасонов — и все они модные, шляпы гумбами, шляпы колпачками, шапки с кистями для кулачных бойцов, и старинные чиновничьи треуголки для факельщиков.
Вот левее от них расставлены помосты со всевозможными сластями: там литературные пряники (с выпечатанными на них какими-то буквами) и настоящие вяземские, приготовляемые на Солянке; там и чернослив-кислослив, и надавленный точно прессом изюм, и дешевое заправское варенье (по 10 копеек за фунт), с неукоризненным цветом дегтя, и паточные конфекты с наклейками замысловатых картинок, и проч., и проч.
Эта выставка граничит с дамскими потребностями, здесь любуются женщины на некоторые принадлежности их туалета-хамелеона: вот пушные (более от ваты) салоны, растегайки, накидки, наброски, тальмы, спенсеры, короткия платьица баядерок, сотканные чуть не из воздуха, куафюры, спутанные из лент и разных полинялых искусственных цветов; вот и чепчики, получепчики и чепчища с оборками, для мамок; вот шляпки для затылка, шляпки для лба, в роде шалашей или будок, лебединые буа из заячьей шкурки и собольи муфты из нежной кошачьей породы, или из шкурок таких зверков, от которых отступились бы и сами натуралисты. Дешево и сердито!
Далее следуют галантерейные товары: тут сверкает фольга и золоченая бронза, и змейки-колечки неизвестной пробы, и дутые бусы, и цепочки тонкия снурочками, и цени массивные. Там и помада, для рощения волос у плешивых, которою если натереть ладонь, то и на ней выростут волосы; духи для одержимых насморком, и зеркальная вакса с приятным запахом, цветом и даже вкусом — чего хочешь, того просишь!…
Вот и развешанные картины известных (торгашам, а не покупателям) художников, представляющия что-то рисованное сажей, и чьи-то портреты сумрачного вида; там коллекции минералогии и нумизматики и даже игрушек для всякого возраста. Правее выставлена мебель — и простая и комфортабельная, и новая и леченая, язвы которой залакированы, как рябины на лице белилами; там и целые трюмо, стоящия точно на каблуках на подставных, наклеенных ножках, и конопатые зеркала, имеющия свойство отражать опухшия лица, и горбатые с ухабами канапе.
Что делать, всякий живет по своим средствам; где-жь бы иначе взять дешевых вещей, хотя эти дешевые вещи становятся дороже дорогих. Одним словом: на Сухаревке можно обуться, одеться, наесться и даже сладко-дремотно выспаться на пружинных диванах или на огромных, продающихся там деревянных кроватях и на навалке перин, набитых мочалами, под баюканье людского говора, канареечных свистящих органчиков и гуслей-самогудов.
Впрочем, там из продажных вещей есть и охриплые фортепьяно, быть-может простудившияся от воздушной выставки и пискунчики-органы. За ними толпятся экипажи, начиная от высоких, давно вышедших из моды карет — до беговых санок-летунков, дрожек-дребезжалок и длинных, тощих тарантасов, двигающихся с стуком, бряком и лихорадочной дрожью.
Теперь перейдем к самой важной, сериозной торговле: к книжному царству. Там, между мусором рогожечной, растрепанной литературы, много можно найдти и дельных, ценных книг, из числа которых иные достались продавцам и контробандою; ловкие букинисты хорошо знают цену своему товару.
Сочинения известных авторов вы не купите за бесценок, особенно археологическия. В ином месте найдете вы книги, расставленные в симметрическом порядке; в другом навалены они просто на земле, на рогожечной постилке, безобразной грудой, — и вы невольно поклонитесь им, желая узнать название этих книг.
Там составлено такое попури из разрозненных томов, что один только присяжный библиофил, с верблюжьим терпением, может, и то не скоро, привести их в систематический порядок. Иногда в одном переплете сколочены возмутительные противуположности, наприм. мистическия сочинения Эккартсгаузена или Сведенборга с отрывком романа проказника Поль-де-кока, или благозвучные октавы Торквато ‘Гасса с прозаическими предсказаниями Мартына-Задеки.
Впрочем, букинист сейчас оценит покупателей, он умеет с ними краснобайствовать и действовать на них своего рода софизмами. Вот, например, подходит сибирка, развертывает ландкарту или пытливо оглядывает лысый глобус; она смотрит ощупью, ей хочется знать, где турка живет; букинист, как умеет, удовлетворяет желание покупателя — который мысленно гордится тем, что он стал обладателем целой части света.
Кстати сметливый торгаш подсовывает сибирке истасканную географию, и, чтобы более пояснить начертание ландкарты, говорит: «в кашу надобно масла, бери». Покупатель, вертя в руках книгу, не находит в ней ни начала, ни конца; букинист уверяет его, что «так быть должно, что география описывает весь мир, а мир тоже не имеет ни начала, ни коица».
А вот дубленый тулуп, с серьгой в ухе, спрашивает календарь; букинист подсовывает ему старый. Покупатель не совсем доволен им: он говорит, что календарь что-то слишком худощав; покупатель сомневается, все ли там находятся христианския имена. Продавец, принимая на себя сериозный вид, отвечает, что «в этом календаре есть даже лишния имена».
Покупатель успокоивается — и оба они остаются предовольны. Вот и какая-то пожилая барыня в чудовищном капоре, помятом на Сухаревском приступе, ищет книжной справки, когда ей сажать наседок, как составлять мозольный пластырь, из каких целебных трав делать настойку, да кстати ей нужно приобрести книжку для поминанья — а в подобных товарах там большое изобилие.
Наконец, на выходе рынка найдете вы всевозможную посуду: деревянную, глиняную, фаянсовую, фарфоровую, медную, оловянную и даже безымянную. Там и одутловые бочки, и зияющия как бездна кадки, и стройные рюмочки с завидной талией, и объемистые стаканы в металлических гнездах, и подбоченившиеся кофейники, и в веснушках чайники с птичьими носами, и сама бабушка-бутыль, окруженная, будто внучками и правнучками, фигурными кружечками и флакончиками, и пузырьки с лебедиными шейками, милоглядные барашки и фарфовые игрушки: пастушки с флейтами, завитые овечки и зайчики-прыгунчики. Там толпа старинных раззолоченых чашек с оттопыренными губами и с изображенными на них плутишками купидонами.
Торжище у Сухаревой башни, иногда распространенное и в соседние переулки навалкою разных товаров, продолжается до самых сумерок, — и в продолжение всего этого времени там беспрестанно бывает прилив и отлив народа всякого звания, иногда до такой тесноты, что спираются плечо с плечом и держат себя в оборонительном положении; а в ближних трактирах и кабачках усердно производятся вспрыски проданных и купленных товаров, там пьют чаек или дешовку, зимой чтобы согреться, а летом — прохладиться.
Около всего рынка стоят широкими рамами извощичьи сани или дрожки. Самая модная и широкая торговля в помянутых мною местах бывает в так-называемое Сборное воскресенье, на первой неделе великого поста; в этот день там появляется много разных мануфактурных товаров и в разноску; там можно встретить нечто в роде денного уличного маскарада, а именно: старых торговок, драпированных в накидку в продающияся женския и мужския шубы, чтоб не измять их, и в каких-то балаганных шляпках с перьями, в мужских шляпах и в шапочках, кокетливо наброшенных на бекрень, как у героев мелодрамы.
Любопытные, сверх приобретения дешевых товаров, могут насмотреться на весь этот спектакль из действительной жизни — даром.
Примечания и толкования:
- В 1684 г. даны были этому полку особые знамена (они хранятся в Оружейной палате), на которых с одной стороны изображен по золоту, на камне, образ Всемилостивого Спаса, с припавшими к стопам его святыми: Николаем и Сергием, а с другой — изображение Знамения Пресв. Богородицы в облаках и Святители Московские. Полковою церковию Сухаревского полка, расположенного по мещанским слободам, была Троица на Листах (старинный картинный ряд). При основании Петербурга, в 1703 году, первая сооруженная в тамошней крепости церковь была посвящена этому же празднику.
- Царь Иоанн Васильевич Грозный основал на Троицкой дороге Переяславскую ямскую слободу (что за Сухаревой башней), поселил там ямщиков и отдал им всю землю от городского вала между Троицкой дорогой и речкой Неглинкой для пашни. Тут переселились и многие крестьяне из села Напрудного. Близ этого места, во время Лихолетья (литовского разгрома), по речке Неглинке и Напрудной, в смежности с нынешним Троицким подворьем, бояре имели свои загородные дома.
- Об нем упоминается еще в духовной вел. кн. Иоанна Даниловича, в которой он отказывает его сыну своему, Симеону, а Иоанн Грозный отказывает это же село сыну своему, Димитрию.
- В 1782 г., при устроении Мытнщенского водопровода, этот пруд обмелел и был спущен, остальные же воды его собраны были в нарочно-устроенный (на всем протяжении до самого города) из дикого камня канал, который был некогда украшением Москвы и вместе гульбищем для жителей её; его устроил гр. Чернышев, бывший главнокомандующий Москвы; он постоянно заботился о приведении в порядок столицы.
- А еще прежде находился вал, отделяющий Белый город от Земляного, по протяжению бульваров, называемых Зелеными улицами.
- Имеет в окружности 14 1/2 верст.
- Дома устроены там были во дворах, в которых удобно было скрываться от надзора полиции; там спокойно проживали и старообрядцы, безвозбранно исправляя свои обряды.
- Внук его был главнокомандующим в Москве, при императрице Екатерине II; дом его находился на Тверской, в переулке, который и доныне носит название Брюсовского.
- Подобные гулянья и весенния игры были еще за живым Дорогомиловским мостом и на Девичьем поле.
- Встарину, в день Благовещенья, девушки-невесты приходили в Охотный ряд выпускать птиц из клеток, по поверью, будто-б освобожденные птицы вымолят им женихов.
- Москвитянин, 1843 г. № 1, стр. 237.