Вознесенский монастырь
Идя от Спасских ворот по левой стороне древней Спасской улицы и затем по левой же стороне древней площади, впоследствии проименованной Ивановскою площадью, мы достигли в своем обозрении древних местностей Кремля, по этой стороне, собора Архангельского или вообще соборной местности, откуда возвратимся теперь снова к Спасским воротам и пройдем правою стороною Спасской улицы и дальнейшим ее направлением, по правой стороне упомянутой площади.
Справа от входа в Кремль у Спасских ворот стоял небольшой каменный об одной главе храм во имя св. вмч. Георгия, построенный в 1527 г. вел. кн. Василием Ивановичем, вероятно, по какому‑либо благочестивому обету. В начале XVII ст. в этом храме был предел во имя Димитрия Солунского. Церковь пользовалась государевою ругою; в 1625 г. ругу получали два попа, дьякон и просвирня, а в 1671 г. еще дьячок и пономарь.
Церковь стояла в расстоянии от Спасских ворот в девяти саженях у Вознесенского монастыря (Альбом видов, № XIX) и была разобрана в 1808 г. при постройке готического ныне существующего храма во имя вмч. Екатерины, алтарь которого занял почти все место упраздненной старинной церкви. Этот новый готический храм совсем закрыл древний собор Вознесенского монастыря и все старые монастырские здания.
О Вознесенском монастыре летописцы впервые упоминают еще в 1386 г., когда в нем был погребен какой‑то Симеон Яма, человек почему‑либо значительный, если удостоился летописной памяти. Однако в одном из списков Никоновской летописи значится, что этот Яма был погребен в монастыре св. Афанасия, т. е. на Кирилловском подворье, что, может быть, и вероятнее. Как бы ни было, но основание монастыря летописцы единогласно приписывают супруге вел. кн. Дмитрия Донского, Евдокии, вступившей в брак с вел. князем в 1365 г. и скончавшейся 7 июня 1407 г. В этот последний год своей жизни, еще весною, она заложила в монастыре каменную церковь Вознесенья, по всему вероятию, на месте деревянной. При ее жизни постройка была выведена не высоко, но все‑таки вел. княгиня, несомненно по ее слову, была погребена в новосооруженном храме и тем установила за своим монастырем значение общей усыпальницы великих княгинь и цариц и других лиц женской половины Государева Дома.
Вдовствуя 18 лет и ведя жизнь строгой постницы, в течение этого времени вел. княгиня подверглась злой молве от легкоумных человек, что вдовствует не целомудренно. Молва дошла и в уши ее сыновей, из которых особенно был смущен этою молвою князь Юрий, впоследствии соперник Василию Темному о правах на Великое Княжение. Чтобы утишить злосмрадную молву перед сыновьями, она призвала их к себе и в богатой одежде, в которой обыкновенно ходила, она раскрыла перед ними свою грудь, истощенную и изможденную постом и богомольными трудами, так что виделась одна почерневшая кожа, прилипшая к костям. Строго запретила она сыновьям рассказывать о том, что они видели, чему были свидетелями, и заповедала, чтобы они не преследовали легкоумных поносителей ее целомудрия, ибо всем людям крепкий и долготерпеливый Судья Сам Господь.
Скрываемая от всех, ее строгопостническая, трудовая и потому святая ее жизнь была ознаменована Божьею благодатию, чудесами во время ее шествия в монастырь на пострижение. В это время слепой нищий прозрел, утерши глаза оставленным ему рукавом от ее срачицы. Затем до 30 человек, одержимых различными болезнями, получили также исцеление во время этого шествия. Во иночестве великая княгиня была наречена именем Евфросинии.
Спустя много лет постройку заложенного храма продолжала вел. княгиня Софья Витовтовна. При ней здание было возведено «по кольцо где верху быти », то есть куполу и главе. Пожары 1414, 1415,1422 гг., особенно великий пожар 1445 г. и наставшая Шемякина междуусобная смута не дали возможности завершить постройку конечным сводом. От многих пожаров камень снаружи перегорел и своды двигнулись, хотя внутри все было твердо. В таком виде храм стоял до 1467 г., когда вдова скончавшегося вел. князя Василия Темного, вел. княгиня Мария, задумала обветшавший храм разобрать и поставить на том месте новый. Но известный уже нам Василий Дмитриевич Ермолин, вероятно в этом деле добрый слуга и пособник великой княгини, с мастерами каменщиками порешил не разбирать церковь до основания, а разобрал только двигнувшиеся своды и вновь их свел, а обгоравшие снаружи стены оделал новым камнем да кирпичом ожиганым и таким способом всю церковь совершил. В то время все дивились такому необычайному делу. Того же года ноября 3 храм был освящен митрополитом Филиппом.
В 1475 г., во время большого пожара, в Кремле обгорело 10 каменных церквей, а у одиннадцатой, у Вознесения и нутрь выгорел.
В 1482 г. в церкви сгорела чудная икона Одигитрие греческого письма, сооруженная в меру чудной Цареградской. Сгорело письмо и кузнь‑оклад, а доска осталась. Дионосий иконник на той доске написал тот же образ. О пожаре самого храма Летопись не упоминает, следовательно этот случай касался только иконы.
Конечно, после пожара 1475 г. церковь была возобновлена и простояла с того года еще слишком сорок лет, когда в 1519 г. вел. князь Василий Иван. повелел ее разобрать «ветхости ради» и заложил новую.
Когда была окончена строением эта новая церковь, летописцы не дают свидетельства. Можно предполагать, что строителем этого храма был тот же итальянский архитектор, Алевиз Фрязин, который еще в 1514 г. по повелению Государя заложил в разных местах Москвы десять церквей, из которых за Неглинною церковь Леонтия Ростовского и на Сретенке Введение были совершены в 1519 г., следовательно строились четыре года, а потому можно полагать, что Вознесенская церковь была отстроена в начале двадцатых годов.
В 1527 г. возле монастыря у самых Спасских ворот вел. князь выстроил церковь св. Георгия, присоединенную впоследствии (в 1642 г.) к монастырским храмам.
Во время лютых пожаров 1547, 1571, 1626, 1633 и 1737 гг. монастырь в своих деревянных постройках выгорал без остатка, а каменный его храм сохранял только свои обгорелые стены. В пожар 1547 г. в монастыре сгорело 10 стариц, погибло все: образа, сосуды церковные и всякое имущество; только один чудотворный образ Богородицы протопоп успел вынести. В пожар 1571 г. в монастыре сгорела игуменья с сестрами.
При царе Федоре Ивановиче монастырю было отдано находившееся рядом подворье Новодевичьего монастыря с палатами. На этом месте и в его палатах монастырь устроил трапезу. Арсений Елассонский удостоверяет, что царь Федор воздвиг великий храм Вознесения, при котором имеется большой монастырь для многочисленных девственниц‑монахинь, но, вероятно, это сведение относится к устройству упомянутой трапезы (Дмитриевский:
Архиеп. Елассонский Арсений. Киев, 1899 г., с. 93). Взамен того Новодевичьему монастырю был отдан двор Петра Головина с палатами.
В 1626 г. пожар начался на Варварском крестце и в рядах, откуда загорелся верх храма Василия Блаженного, а от него огонь распространился и на Кремль, где первая загорелась соборная церковь в Вознесенском монастыре, затем по соседству в Чудове соборная церковь Михаилова Чуда и далее горело по всему Кремлю.
В начале XVII ст. в монастыре существовали храмы: соборный Вознесения и с 1625 г. два предела – один Афанасия и Кирилла, другой Михаила Малеина. Потом упоминается в 1626 году предел у инокини Великой старицы Марфы Ив., вмч. Екатерины, и в том же году предел Феодора, иже в Пергии, и затем Георгия с пределом Дмитрия Солунского (упом. с 1625 г.). Те же церкви существуют и в 1792 г.
Когда и по какому поводу построена церковь вмч. Екатерины точных сведений не имеем, но это воимя, Екатеринин день, в XVII ст. составлял второй большой монастырский праздник после Вознесения. Церковь с именем предела, что «у Великой старицы Марфы Ив.», как видели, упоминается в 1626 г. По‑видимому, этот предел находился при соборном храме монастыря, потому что в день празднества со святынею приходил к патриарху соборный протопоп с братиею, а упоминание, что предел находился у Великой старицы, может указывать на нее как на основательницу предела.
В 1686 г. церковь вмч. Екатерины вновь построена на воротах в трапезе и освящена патриархом Иоакимом 24 ноября, в присутствии царя Ивана Алексеевича и царевны Софьи Алексеевны.
В 1694 г. окт. 15, вероятно по случаю обновления, освящен предел церкви Михаила Малеина, св. Феодора, иже в Пергии.
В 1696 г. ноября 14 был освящен возобновленный соборный храм Вознесения, обновлены стены и пробиты окна. Из приказа Каменных дел на это возобновление, на покупку каменных, железных и всяких припасов и за дело, и от письма святых икон, было выдано 3000 рублей (Записки Отд. Русской и Слав. Археологии, том IV, с. 351). В это время были возобновлены или построены вновь и разные служебные и жилые здания монастыря. В 1711 г. построена церковь Казанской Богородицы по обету монахини княжны Иоанны Барятинской.
В 1722 г. эта церковь по какому‑то случаю была разломана, но в 1729 г. по челобитью княжны Синодом разрешено на том же месте построить вновь церковь теплую, в то же имя престол, которая и была сооружена в 1730 г.
В 1731 г. с северной стороны соборного храма пристроен предел Успения Богородицы над гробницею отца царицы Прасковьи Федоровны, супруги царя Ивана Алексеевича, боярина Федора Петровича Салтыкова († 1697 г.). Строителем был его сын, Василий Фед. Салтыков, Московский генерал‑губернатор.
Другой предел пристроен с южной стороны во имя Всех Скорбящих Радости в 1732 г. над гробом царевны Прасковьи Ивановны, сестры императрицы Анны Ивановны, по усердии которой несомненно и построен этот предел.
В 1737 г. опять обгорела соборная же церковь Вознесения и особенно церковь Михаила Малеина с пределом, а также церковь св. Георгия с каменным резным образом св. Георгия и все кельи, игуменские и казначейские на 13 сажен и кельи монахинь на 97 саж., как и все другие здания.
В начале XIX столетия церкви св. Георгия с пределом Дмитрия Солунского, Афанасия и Кирилла и церковь Казанской Богородицы были упразднены. Престол Казанской Б‑цы в 1829 г. помещен пределом в новопостроенной в 1817 году церкви Великомученицы Екатерины.
В 1521 г. июля 28 случилась старая история – внезапно, никому неведомо, безвестно появился у Оки Крымский царь Магмет‑Гирей со многим воинством из всех низовых Татарских орд, с Черкасами и Литвою. Его полки стали опустошать Коломенские места и в разъездах достигали даже и подмосковного села Острова и выжгли монастырь Николы на Угреши. Москва села в осаду, по‑прежнему ожидая великой напасти. В город собрались все посажане и пришлецы из уездов. По старому порядку вел. князь отправился на Волок собирать войско, строить полки. Заслышав, что собирается большая Московская рать, царь поспешил убраться восвояси. Сидевшая в осаде Москва благочестиво приписала это бегство царя чудесному заступлению Богоматери и Моск. чудотворцев. В народе остались сказания о многих видениях по этому случаю.
Блаженный Христа ради юродивый Нагоходец Василий, за несколько дней перед нашествием Магмет‑Гирея, в одну из ночей пришел к западным (передним) вратам Успенского собора и долго стоял в унынии, тайно творя молитву. Были тут и другие благочестивые люди. Они в это время услышали великий шум внутри храма и видели церковные двери отворенные, образ Владимирской Богоматери подвигнулся с своего места и слышен был глас, что с Русскими святителями хочет выйти из града и по всей церкви огонь распалился, во все двери и окна пламя исходило и вся церковь как огненная показалась и потом все невидимо стало.
Когда пришли вести о приходе царя и о том, что Татары уже воюют около Николы на Угреши, сидящие в осаде Москвичи в церквах и в домах и по келиям стали воссылать непрестанные усердные молитвы о избавлении от приходящей скорби, спасении, принося покаяние в своих грехах, ибо за грехи Господь посылает наказание от иноплеменных.
В это время общего молитвенного настроения одна из инокинь Вознесенского монастыря, уже престарелая и притом слепая, стоя в своей келье также на молитве, удостоилась следующего видения.
Слышит она как бы великий шум и страшный вихорь и звон как бы площадских колоколов (от соборной площади). И Божественным мановением, восхищена бывши умом, стоит она уже вне монастыря и отверзлись ее очи мысленные и вкупе и чувственные.
Видит она не яко во сне, но яко наяву – идет из града во Фроловские ворота многочисленный световидный собор святолепных мужей в освященных одеждах, многие митрополиты, епископы, из них были познаваемые великие чудотворцы: Петр, Алексей, Иона и Ростовский Леонтий, и иные многие иереи и дьяконы и прочие причетники. С ними же несома была и икона Владимирской Богоматери и прочие иконы и кресты и Евангелия и прочие святыни, с кадилами, со свещами, с лампадами, с рипидами и хоругвями, все по чину, как в крестных ходах, и за ними народ в бесчисленном множестве.
И в то же время от Великого Торговища Ильинского навстречу священному шествию, скоро поспешая, шествовал Сергий чуд. и к нему доспел Варлаам Хутынский чуд. Оба преподобные, встретя святителей, со слезами вопрошают их: «Чего ради исходите из града и куда уклоняетесь и кому оставляете паству вашу в это время варварского нашествия?»
Световидные святители также со слезами ответили, что по Господню повелению они идут из града и выносят икону Владимирскую, потому что люди забыли страх Божий и о заповедях Божиих не радят; того ради Бог и попустил прийти сюда варварскому языку, да накажутся люди и покаянием возвратятся к Богу. Святая двоица преподобных умолила святителей общею молитвою помолиться о грешных людях, дабы праведный Божий гнев на милость претворить. Последовало совокупное торжественное моление, после которого священный ход возвратился в город.
Видевши все это, инокиня опять очутилась в своей келье, пожила после того два года и ослепленными очами свет увидала. Она рассказала о видении своему духовнику, игумену старого монастыря св. Николы, Давыду.
И не одна эта инокиня видела это чудо, но и другие многие. Видели то же дивное видение две вдовицы, одна Евдокия, зовомая Коломянка, жена некоего воина Костромитина, другая Иулияния очами мало видя, вдова Воздвиженского пресвитера, что близ тех же Фроловских ворот. И сии вдовы со многими другими были в Кремле в осаде и, не имея своего дома в городе, жили в тесноте под папертью у церкви Георгия, что у Фроловских ворот, и все то видение откровенно видели, как и помянутая инокиня.
То же видела и третья вдовица, родственница Ивану Третьякову, царскому казначею, сидевшая в его доме в горней храмине, что близ тех же Фроловских ворот, и видевшая видение в оконце храмины.
Совокупное с этим видением случилось и у Благовещенской церкви на Дорогомилове, где дом Ростовских архиепископов, над Москвою‑рекою. В то же время пономарь шел к той церкви и видит св. Леонтия чуд., спешно идущего к церкви и глаголяща пономарю: «Скорей, скорей отвори мне двери церкви, войду в нее и облекусь во священную мою одежду, да немедленно достигну святейших митрополитов, идущих со священным собором из сего города». Святитель вошел в церковь, облачился во все святительское благолепие и быстро вышел к городу. Говорили некоторые, что в Дорогомиловской той церкви от древних лет хранились священные ризы чудотворца Леонтия и от того времени не оказались там и нигде в другом месте и доныне, на уверение преславного чудеси (Степенная кн., II, с. 200).
В тот самый день пришли в Москву вести, что Татары, никем не гонимые, побежали от города.
Царь хотел стремительно напасть на город и послал передовой полк с повелением пожечь все посады. Но посланные, приблизившись к городу, увидели бесчисленное Русское воинство полны поля по обе стороны посадов. Не доверяя, царь посылал еще два раза новых соглядатаев и те видели еще большее число войска. Тогда в ужасе он побежал без оглядки. Затем вскоре он был убит Ногайцами.
В Смутное время в монастыре временно пребывали: несчастная царевна Ксения Годунова, потом царица инокиня Марфа Фед. Нагая, которую Самозванец вынудил признать его ее сыном. Он по‑сыновнему встретил ее, поместил ее во дворце до того времени, пока ей выстроили в монастыре богатые хоромы в роде дворцовых. Поместив ее в этих хоромах, с царским содержанием, Самозванец, как любящий и покорный сын, каждый день приходил к ней на поклон.
Никогда небывалые события в Москве и в кельях монастыря происходили во время приезда в Москву невесты самозванца, Марины или Марихи, как называли ее Русские, Мнишковой. Изумительная по богатству обстановки встреча ей, и далеко за городом, и перед самым городом, и потом торжественный въезд в богатейших каретах самой невесты и всей ее свиты представляли невиданное для Москвы зрелище. Когда церемония стала приближаться к Кремлю, собранные на Красной площади музыканты ударили в литавры и барабаны, трубили в трубы. Шум был несносный, более похожий на собачий лай, нежели на музыку, оттого что барабанили и трубили без всякого такта, как кто умел, заметил очевидец. Этот гром не умолкал, доколе невеста не вступила в жилище царской матери. Блистательное шествие, войдя в Спасские ворота, остановилось у ворот монастыря; невеста чинно вышла из кареты и удалилась в новопостроенные хоромы на временное жительство у своей свекрови, заявленной матери Самозванца. Там ожидал ее жених.
«Доброжелатели сего безрассудного, – говорит Карамзин, – хотели уверить благочестивых Россиян, что Марина в уединенных недоступных кельях учится нашему закону и постится, готовясь к крещению. В первый день она действительно казалась постницею, ибо ничего не ела, гнушаясь Русскими яствами; но жених, узнав о том, прислал к ней в монастырь поваров отца ее, коим отдали ключи от царских запасов и которые начали готовить там обеды, ужины совсем не монастырские. Марина имела при себе одну служанку, никуда не выходила из келий, не ездила даже и к отцу; но ежедневно видела страстного Лжедимитрия, сидела с ним наедине, или была увеселяема музыкою, пляскою и песнями не духовными. Расстрига вводил скоморохов в обитель тишины и набожности, как бы ругаясь над святым местом и саном инокинь непорочных. Москва сведала о том с омерзением». Марина жила в монастыре пять дней, потом перешла во дворец и торжественно повенчалась с женихом.
Их названная мать инокиня Марфа Нагая, по смерти Лжедимитрия, тотчас, мая 21, отреклась от своего ложного сына. Рассказывали (Поляки), что народная толпа, тащившая труп Самозванца на Красную площадь, остановилась у Вознесенского монастыря и потребовала названную его мать с вопросом: «точно ли убитый сын ее?» Она будто бы отвечала: «об этом надобно было спросить, когда он был жив, а теперь он уже не мой». Она оставалась в монастыре до своей кончины в 1608 г., когда была и погребена как бывшая царица в соборном храме. Царь Михаил Фед. в 1638 г. на ее гроб положил богатый покров.
Спустя пять лет в 1613 г. в монастыре поселилась Великая старица, мать Богом избранного царя Михаила Федоровича, инокиня Марфа Ивановна. Примечательно, что Великая старица и ее сын прибыли в Москву также 2 мая, как и невеста Самозванца, Марина.
В это время, от пребывания Поляков, царский дворец был разорен, палаты и хоромы стояли без кровель, внутри без полов и дверей и без окончин, все это деревянное было употреблено Поляками на отопление. Молодому царю негде было поселиться. Не ожидая от него указа по этому поводу, боярская Дума изготовила несколько помещений и в том числе для Великой старицы отделала хоромы в Вознесенском монастыре, в которых жила царица Марфа Нагих, «устроила великими покои по‑прежнему», то есть как было при Марине. Между тем царь Михаил назначал было для матери помещение во дворце в хоромах царицы Василия Ивановича Шуйского, но за недостатком и леса, и плотников отделать их к прибытию царя уже не было возможности.
Таким образом Великая старица поселилась в приготовленных ей в монастыре бывших царицыных хоромах, как они в то время обозначались.
В сентябре эти хоромы были убраны суконным нарядом, на который употреблено на двери и на окна половинка (25 арш.) сукна лятчины червчатой, еще половинка сукна Рословская, 10 арш. лятчины, 12 арш. атласу зеленого, 2 арш. камки адамашки червчатой. Убор, по‑видимому, был цветной, червчатый, зеленый, а потому едва ли удобный для Великой старицы инокини. Так и случилось. Старица не осталась жить в этих хоромах.
Когда настала зима (1613 г.), то упомянутые обширные хоромы вероятно не представили теплого удобства для жизни. Тогда Великая старица в декабре выстроила себе особую малую избушку, в которой дверной прибор был обит вишневым сукном. К январю 1614 г. избушка была готова и 2‑го числа государь послал матери на новоселье сорок соболей, по сибирской цене в 60 руб. В октябре 1614 г. в этой избушке двери и окончины были обиты английским лазоревым сукном.
В июнь 1616 г. Великая старица справляла опять новоселье, куда нареченная государева невеста, несчастная Настасья Ивановна Хлопова, принесла, челом ударила, старице два сорока соболей на 55 р.
По‑видимому, первым делом старицы было устройство особого предела в Вознесенском храме во имя государева ангела Михаила Малеина, о котором упоминается уже в 1617 г. Затем был устроен предел св. Феодора, иже в Пергии, ангел ее мужа, Федора Никитича Романова, теперь Филарета Никитича, с 1619 г. патриарха Московского. Об этом пределе упоминается в 1626 г.
В 1624 г. старица выстроила себе новое особое помещение позади царицыных хором, названное также избушкою, вероятно в ласкательном смысле, потому что в этой избушке было устроено шесть слюдяных окон и не малая изразчатая печь; дверной и оконный прибор был железный луженый. Перед избушкой были также сени и на стороне чулан и столчак. Для этой избушки был куплен сруб еловый на 23‑х венцах, трех сажен, с углы, заплачено 13 руб. Потом в 1626 г. старица построила себе новую келью, в которой на новоселье 1 октября отнесена к ней оловянная солонка с хлебом и с солью патриархом Филаретом Никитичем.
Эта избушка и келья, должно быть, соединялись с церковью св. Георгия, поступившею теперь в число монастырских храмов. В 1629 г. церковь Георгия обозначена, «что у великия государыни иноки Марфы Ивановны на сенях».
Поселившись в монастыре вдали от дворца, Великая старица все‑таки по необходимости должна была принять на себя управление всем порядком и обиходом царицына ведомства, так как царицы налицо не было, а новоизбранному государю, ее сыну, было всего 16 лет с небольшим. В этом управлении правою ее рукою была верхняя ее боярыня Марья Юрьевна Головина (1614) и казначея Марья, неизвестная по отчеству. В первые годы своего пребывания в монастыре Вел. старица жила на царском положении, приказывая и повелевая своим словом, как сама царица в уровень с повелениями молодого, еще неопытного государя,
В 1613 г. «июля 29 (дано) стряпчему Федору Михайлову сыну Толочанову, за перстень золот, наведен финифтом белым да зеленым, в нем изумруд четвероуголен, 3 руб. А взяла тот перстень государыня старица инока Марфа Ивановна; а денги приказал ему дати словом государыни старицы иноки Марфы Ивановны, кравчей Михайло Мих. Салтыков». Того же 1613 г. декабря 6 в денежном расходе записано между прочим: «словом государыни великой старицы иноки Марфы Ивановны, крестовый дияк Иван Семионов взял 2 золотых. А те золотые приложил государь на молебне к образу чудотворца Николы Гостунского». В 1614 г. декабря 12 «По именному приказу государыни великие старицы иноки Марфы Ивановны, дано крестовому дьяку Овдею Васильеву вершок шапочной настрафиль багров, цена 5 ал. купли 122 году. Приказала словом государыни великие старицы иноки Марфы Ивановны, старица Олена Языкова».
Ее высокое положение заставляло и народ относиться к ней с большим почетом. По случаю венчания на царство ее дорогого сына (11 июля 1613 г.), через несколько дней после этого события Псковичи посадские люди, староста Климентий Иванов со товарищами, поднеся обычные дары самому государю, приходили и к Великой старице также с дарами и «били челом хлебы и дары». Государыня хлебы приняла, а даров не приняла, и Псковичи теми дарами государю же челом ударили. Они подносили ей серебряный кубок в гривенку (фунт) весом, который государь повелел отдать на Сытный дворец, на поставец, т. е. сохранил его в своем обиходе, так как другие подобные кубки поступали в награду, т. е. выходили на все стороны из дворцового обихода. Кроме кубка, они подносили 10 арш. атласу вишневого, 9 арш. адамашки лазоревой, сорок куниц и 30 золотых Угорских и Московских.
Мало‑помалу в монастыре сосредоточились и все важнейшие работы царицына дворцового обихода, т. е. светличные работы – шитья, вышиванья, низанья и т. п., для чего к Великой старице в хоромы доставлялся на эти дела различный материал – шелки, волоченое, пряденое золото и серебро, жемчуг, разный металлический прибор, вроде серебряных так называемых пелепелков (особого устройства булавок или шпилек), которых в 1624 г. к ней доставлено 100 золотников белых и 200 золотн. золоченых. А жемчугу в 1625 г. ей было доставлено для работ 6077 зерен разной величины на сумму 1557 рублей с лишком.
Золотым шитьем и жемчужным низаньем изготовлялись ризы, пелены, покровы и другие церковные утвари, при чем употреблялись и дорогие камни, изумруды, лалы, яхонты.
В 1614 г. Великая старица строила государю аксамитную шубу с жемчужным кружевом, в которое были вставлены в гнезда 16 яхонтов лазоревых больших. Само собою разумеется, что в светлице Вел. старицы изготовлялись для государя и все рядовые предметы одежды, напр., сорочки, на которые 11 декабря 1613 г. доставлено в ее хоромы 13 арш. тафты виницейки алой и 66 арш. еще такой же тафты широкой. Однако нарядные сорочки государь употреблял из оставшегося имущества Богдана Бельского. В том же декабре 1613 г. ему поданы 4 сорочки тафтяные, червчатые и белые, а на сорочках на вороту и на мышках и на прорехах 373 зерна жемчужные на спнех (гнездах) серебряных. Как сохранилось богатое имущество Бельского, неизвестно, но молодой государь в своем обиходе пользовался им во многих случаях (см. двор Бельского.)
Заботясь о государе‑сыне, Вел. старица столько же показала заботы и о бывшем своем муже, Филарете Никитиче, все еще находившемся в плену у Поляков. В октябре 1614 г. она послала ему в Литву охобенек объярь таусинная да шубу объярь вишневая на соболях, цена 109 руб., и кроме того шесть сороков соболей на 367 руб. Это, вероятно, для подарков Полякам, когда происходил обмен пленных. Известно, что Филарет Никитич выменен на пана полковника Струся и других Поляков (А. О. II., № 909). Потом в августе 1617 г., когда, вероятно, последовало освобождение пленного, Вел. старица послала ему святительский наряд: монатью праздничную и другую будничную и ряску.
Для своей одежды старица употребляла черную тафту виницейку; в том же 1613 г. сентября 14 ей подано такой тафты 26 арш. За недостатком тканей черного цвета ей чернили (красили) ткани цветные. Так, в мае 1613 г. зеленая тафта 16 аршин была почернена на завес к ее колымаге, а зимою в декабре почернено сукно к ее каптанке. Каптанка имела двери и окошечки, которые обделывались соболями. В июне красильный мастер красил желтые киндяки в гвоздичную краску на опашенки Вел. старице. Комнатная ее одежда была ряска, а выходная опашень, охобень и шуба. В 1614 г. ей сделана шуба горностайная из черной тафты и опашенек из багрового киндяку. Носила шапочку соболью.
Из числа разных предметов потребления в 1614 г. Великой старице поданы два раза спицы сахару леденцу, весом каждая в полтора фунта. В 1619 г. ей поданы четки ароматные, два кружка мыла иерусалимского с мастикою, восемь кружков мыла иерусалимского с красками.
Когда у царицы Евдокии Лукьяновны родилась в 1627 году дочь‑первенец, царевна Ирина Михайловна, Великая инока несомненно была очень обрадована. По третьему году царевна жила у бабушки в кельях. В 1629 г. в монастырь царевне было отпущено из царицыной Мастерской палаты 20 лоскутов атласных золотых и серебряных и камчатых и тафтяных на потешные куклы, приняла старица Олена Языкова. В домашнем или в своем келейном обиходе она отчасти сохраняла старые порядки светской жизни, так в ее хоромах жила и дурка, именем Манка. Другая дурка, именем Марфа уродливая, находилась в числе монастырских стариц. В 1613 г. у Вел, старицы находились, кроме крестового дьяка и крестового дьячка, псаломщика, стольник Федор Судимантов, бахарь Петруша Макарьев, арап Давыд Иванов, дурак Мосей (1621 г.). Имя Петруша, а не Петрушка, должно обозначать, что бахарь был в известном почете за свои сказания и дарования. У государя бахарь именовался Петрушкою (Тарасьев‑Сапогов).
Видимо, что в течение годов Великая старица мало‑помалу удалялась из великих покоев Царицыных хором в настоящую иноческую келью и в полное иноческое житие. Он скончалась 28 января 1631 г. и погребена в монастыре у Спаса на Новом, где покоятся родители Романовых.
Пользуясь в своем содержании казною государя, Великая старица имела и особую собственную казну, получаемую из оброчных доходов с принадлежавших ей Галицких волостей, так что после ее кончины у ней оставалось денег 6185 рублей, которые все и израсходованы на ее поминовение.
Спустя с небольшим три года после ее кончины царь Михаил Федорович в 1634 г. в течение лета, от 1 мая до сентября, построил на месте деревянного каменный храм во имя своего ангела, Михаила Малеина. Постройкой заведовали дворяне‑жильцы, строителями были «у заводу и у указу» подмастерья каменных дел Бажен Огурцов и Семейка Белой.
Как место упокоения царских родителей, знатное кладбище великих княгинь и цариц и всего государева семейства по женскому колену, Вознесенский монастырь по своему царственному значению и богатству первенствовал между всеми женскими монастырями, а потому в своих стенах сосредоточивал монашеское женское население наиболее боярское и дворянское с их послуживицами.
В этом населении в разные годы числилось более ста сестер‑стариц. В 1625 г. числилось: игуменья, келарь, казначея, 9 стариц боярынь, 4 старицы соборные, 3 уставщицы, 26 крылошанок, 88 рядовых, всего 133 старицы. Состав рядовых стариц изменялся. В 1627 г. их было 79, в 1631 г. – 90, в 1636 г. – 100 и т. д. Эта последняя цифра в течение XVII ст. была как бы штатною, хотя иногда и увеличивалась.
Игуменья, келарь и казначея представляли монастырскую руководящую и распорядительную власть, при соборе или совете, состоявшем из боярынь и княгинь и соборных стариц, числом 19. Рядовых сестер в 1696 г. числилось 100 чел., написанных в удели, в целом уделе 64, в полууделе 36. Но в 1697 г. удельных числилось 100 и полуудельных 38 и 5 малых девок. В 1652 г. они обозначены местными 130 ч. и безместными 30 ч. и 2 девки. Особою статьею числились крылошанки (певчие), во главе с уставщицею и головщицею. В 1681–1699 г., как и в 1625 г., крылошанок было 26 ч., уставщица и две головщицы, всего 29 человек.
Поступавшие вновь в монахини вкладом вносили 50, 60 и 70 рублей, смотря по своему достатку.
Церковный причт составляли протопоп, 3 попа, 2 диакона, 1 пономарь, кроме предельных попов с причетниками, с которыми в 1699 г. всего причта числилось 14 чел.
В 1681 г. за монастырем числилось вотчин 1914 дворов, а к 1699 г. было уже 2128 дворов. Для управления вотчинами и монастырскими делами необходим был и мужской чин, составлявший приказ монастырских дел. В его состав входили и получали годовое содержание: дьяк 50 р., монастырский стряпчий 30 р., ему же на вино для приказных людей 10 р., подьячие:
1) казенный 5 р., 2) у хлебного сбору 8 р., 3) подьячий конюший 5 р. Низшие мужские должности исполняли: слуги 11 чел. по 5 р. каждому; сторожа церковные 3 ч., конюхи 8 ч., коновал 1, приказный сторож 1, воротники 4 ч., водовозы 6 ч. и др. работники по 4 р. каждому.
Вотчинные доходы монастыря в 1697 г. простирались (круглыми цифрами) до 3500 р., к которым присоединялся остаток предыдущего года в 2290 р., всего выходило в приходе около 5800 р. и за расходом в этом году 2290 р. явился остаток к 1698 г. около 3500 рублей.
Расход был окладной, что выдавалось по определенному окладу, и неокладной, который содержал мелкие всякие дачи и расходы и по приказу и по приговору властей.
Сестры‑старицы получали по окладу в год на келейный обиход: игуменья, келарь, казначея по 4 р., рядовые написанные в удели по 2 р. каждая.
Затем следовали заздравные выдаваемые в именинные дни царского дома, которых в 1697 г. числилось 17 ангелов, игуменьи, келарю, казначее по 2 алтына, рядовым по алтыну. Потом панихидные в каждый день памяти по скончавшимся царям, царицам, царевичам и царевнам, и некоторым их родственникам, в том числе по патрихархе Филарете Никитиче, которых в 1697 г. насчитывалось 70 памятей панихид, трем властям по гривне, рядовым удельным по 10 денег. Этот надел вначале, как и следовало, производился из государевой казны, в виде руги, но в конце XVII ст. с 1681 г. велено расходовать из монастырской казны.
При Петре в 1699 г. все ружные расходы для вотчинных богатых или достаточных монастырей были упразднены и переведены на монастырскую казну.
Кроме того, по окладным записям монахиням выдавались деньги, следуя по временам года, на различные хозяйственные припасы.
С наступлением осени, когда начинался и новый год, с 1 сент. сестры‑старицы получали на капусту, власти по 26 алт. 4 ден. – 80 к., удельные по 40 к.; на дрова на год власти по 1 р. 20 к., удельные 60 к. В январе на коровье масло властям за пуд каждой 1 р. 20 к., удельным 100 ч. по 60 к. на полпуда, полуудельным 38 ч. – по 30 к. за 10 фунтов, малым девкам по 15 к.
В конце Рождества и Богоявления на кутью по 4 деньги (по 2 коп.). То же и к Сырной неделе в Родительскую субботу.
Великим постом на сушеные грибы в половину против рыбы.
В марте (ко Святой) вместо рыбных ловель на рыбу удельным 100 ч. по 25 к.; то же и полуудельным 35 ч.; искусницам и девкам в половину против удельных 12 ½ коп.
В светлый праздник устраивался корм‑стол на весь монастырь с протопопом и игуменьею во главе. Для этого стола в 1697 г. было куплено 2 осетра просольных, 2 осетра свежих, во щи 10 тешек, 25 щук свежих (4 пуда), 12 судаков, 23 язя, 23 леща, пуд семги, 50 пучков вязиги, пуд 3 ф. черной зернистой икры, 2 четверика снятков, да во всякое кушанье луку пол‑осмины, фунт перцу, 8 фунтов хрену, ведро уксусу, кроме того, 10 паровых стерлядей да ушной рыбы 90 судаков, 250 плотиц.
Про игуменью и про соборных стариц к тому же столу особо куплено живой рыбы: 2 щуки, лещ, шерешпер, 3 язя. В пироги 3 налима, 3 окуня росольных, 15 плотиц, 5 карасей, 5 стерлядей в уху, всего на 1р. 50 к.
В праздник Вознесения вместо положенного стола‑корму старицам по гривне; на праздник Екатерины по 10 денег.
Таким образом, каждая монахиня в удел получала в год по 8 р. 30 к. деньгами; три особы властей получали вдвое.
По тогдашним ценам на потребные запасы и разные предметы этой суммы было весьма достаточно на годовое прожитие монахини.
Крылошанки пользовались особыми доходами. На Рождестве они приходили ко властям славить, игуменья давала им по рублю на крылосе, келарь по 50 к., казначея по 25 к. Кроме того, в прежнее время они ездили славить по боярским дворам, что при Петре было воспрещено, и за это из монастырской казны им выдавалось на оба крылоса 30 р.
На Святой им выдавали за 2 пуда меду на крылос по 1 р. 20 к. деньгами.
Старицы‑церковницы, которые стоять у гроба благ. княгини Евфросинии Донской, 5 чел., получали на башмаки и чулки по 20 к. каждой.
Чашница заведовала монастырскими погребами, на которых сохранялось конопляное и другие постные масла, а также коровье и на питейном погребе пиво, мед, вино.
Кроме Светлого праздника, монастырь торжественно праздновал свои местные празднества – день Вознесения и день вмч. Екатерины. Несомненно, что и в эти дни бывали такие же кормы, как и на Светлый день. Кроме съестного, к праздникам устраивались и медовые ставки, для которых на монастырском погребу сохранялся мед. К 1697 г. такого меда оставалось 48 пуд. с лишком, к тому вновь поступило оброчного с вотчин 106 пудов. На каждую ставку меду выходило около 37 пуд. Варили также и монастырское пиво к тем же праздникам или к особому торжеству, напр., в 1696 г. к освящению храма Вознесения; хмелю 20 ф., пивовару за работу от вари 20 к.
В 1697 г. к Светлому празднику для пересиживанья вина было куплено по 15 золотников гвоздики, бадьяну, кардамону да фунт анису, след. готовились особые водки, – частью для монастырского употребления и особенно для гостей. Для гостей покупалось и ренское (белое)вино.
К освящению Вознесенского собора 14‑го ноября 1696 г. в кельи к игуменье, келарю и казначее для гостей куплено живой и свежей рыбы на 2 р. 80 к., да к игуменье в келью четвертная скляница ренского 50 к.
По заведенному исстари обычаю в дни монастырских праздников Вознесения и вмч. Екатерины монастырские власти, игуменья с келарем и казначеею, подносили праздничные иконы всем особам царского дома по комнатам, а также некоторым близким к монастырю боярам и дьякам. Иконы в серебряном окладе подносились государю, царевичу, царевнам именинницам (в день вмч. Екатерины) и патриарху. Остальным лицам и самой царице подносили иконы неокладные. В 1697 г. в Екатеринин день таких икон было поднесено 5 окладных и 26 неокладных. Каждая икона стоила 30 к. и оклад 1 р. Пять неокладных икон были поднесены боярам кн. Одоевскому, Салтыкову, Лопухину (отцу царицы), кн. Троекурову и Шереметеву. Одна икона Крутицкому митрополиту. Образа Вознесения монастырь подносил и на именины царя и царевича.
С комнатами женской половины царского Двора монастырь жил в большой дружбе и в постоянных сношениях. С наступлением осени, когда наставала и плодовая яблочная пора, монастырь строил‑варил царицам и царевнам яблочники, что случалось и в зимнюю пору. В 1696 г. в сентябре эти яблочники строила казначея, на что ей выдан был рубль, а в декабре сама игуменья Варсанофия (Бутурлина) варила яблочники в поднос по комнатам царицам и царевнам, для чего ей в келью выдано 4 р. Кроме яблочников, игуменья в июле 1697 г. строила и разные кушанья и посылала в Верх по комнатам, на что ей в келью выдано 10 р. Вероятно, это бывали какие‑либо особо любимые, собственно монастырские, блюда цариц и царевен. Между прочим и опальной в то время царевне Софье Ал., пребывавшей в Девичьем монастыре, монастырь посылал в поднос яблоки и грецкие орехи, которых 5 дек. 1696 г. было куплено на 20 к.; в феврале 1697 г. ей же отвезено 100 грецких орехов, и потом в апреле 1697 г. казначея поднесла ей 100 грецких орехов, куплены по 10 к. за сотню.
Для царевен монастырская казна представляла своего рода сохранную казну или банк. Они нередко занимали в монастыре на свои нужды деньги, закладывая даже и свои вещи. Вот подлинная монастырская запись о таких долгах, составленная по случаю счетов о приходе монастырских сумм. «Да в долгех прошлых лет со 199 (1681) по нынешний 205 (1697) год: государыня царевна Софья Алексеевна как пошла в Новодевичь монастырь изволила взять 150 руб. Она же г. царевна и вел. кн. Софья Ал. в 203 (1695) году изволила взять 100 р. Брала постельница Ирина Блохина. Г. царевна и вел. кн. Марфа Алекс. изволила взять 30 р., да в 203 г. 40 р. – Г. царевна Феодосия Ал. изволила взять 25 р. и в 202 году прислала в уплату 10 р.; да в 203 году она ж изволила взять 15 р. и в нынешнем 205 г. ноября в 1 день за те взятые деньги она государыня изволила прислать золотую цепочку и та цепочка продана, взято 30 р. и те деньги в монастырскую казну взято. Г. царевна Феодосия Ал. изволила взять 15 р., а в закладе положены ефимки. Г. царевна Татьяна Мих. изволила взять 10 р. и в 204 г. прислала в уплату 5 руб. На вдове Прасковье Тарбеевой 20 р. На окольничем Петре Иван. Потемкине 30 р. На игуменье Варсунофии Иван. Бутурлиной 100 р., что взяла невестки своей» и т. д. На царевне Татьяне Мих. еще в 204 г. числилось 3 р., которые она уплатила в 205 году.
Расходные статьи монастыря были очень разнообразны и в бытовом отношении весьма любопытны. В праздник Вознесения игуменья готовила в поднос патриарху пироги со стерлядями и налимами, на что в 1697 г. израсходовано 80 к.
На Рождестве немалая сумма употреблялась на раздачу приходившим в монастырь славельщикам‑певчим. Государевых певчих приходило пять станиц (хоров), патриарших – шесть станиц и две малых. Приходили также крестовые дьяки комнатные от цариц и царевен.
В келью к самой игуменье приходили славить патриаршие: архидиакон, ризничий и черные священники‑монахи, дано 4 р. 50 к. Всем выдавалась установленная дача по окладу.
Прилагаем своего рода расходный дневник:
1696 г. окт. 1 боярину Алексию Сем. Шеину, как пришел с государевою войсковою силою из Азова со службы, поднесен образ Вознесения окладной. Того ж числа, снохе стольника кн. Ив. Фед. Борятинского, сыновне жене, как после свадьбы пришла к игуменье на поклон в келью, поднесен образ Вознесения, окладной. – Окт. 12 подмастерью каменщику Ивашке Степанову, как отлевкасили стены в церкви Вознесения и пробили окна и учинили совсем в отделке и на отходе с дела ему Ивашке игуменья благословила образом Вознесения, неокладным. Окт. 14 куплено редкое сито цедить монастырское пиво, дано 5 к. Окт. 13 у игумении были в келье боярыня княгиня Елена Борисовна Хворостинина да царевны Наталии Алексеевны мама и быв обедали и к тому обеду куплено свежие и живые рыбы: 3 щуки, стерлядь, 3 налима, 5 пучков вязиги, 3 гривенки икры зернистой, тешка белужья за все дано 1р. 5 к.; на другой день про них же к обеду: щука, стерлядь, 2 налима – 51 к. Окт. 19 куплено к игуменье в келью 100 свеч, сальных да к келарю и к казначее в келью по 50 свеч, за сто дано по 24 к. (дек. 22 тоже). Окт. 24 боярину кн. Мих. Яковл. Черкасскому, как женил сына на дочери боярина кн. Бориса Алексеев. Голицына и после свадьбы поднесен ему образ Вознесения окладной. – Дек. 29, кузнецу Мих. Хаилову от подковки лошадей и от монастырских карет, колясок и избушек (зимних возков) за полгода дано 6 р. 22 к.
1697 г. марта 15 чистопрятом от чистки (отхожих мест) дано 23 алт. 2 деньги. Апр. 15 дан рубль келарю Веденикте Пушкиной на загородный, монастырский двор, что под Девичьим монастырем, на покупку всяких овощей садить про монастырский обиход. – Мая 17 боярину Льву Кирилловичу Нарышкину поднесен образ Вознесения, как ему даровал Бог дщерь. – Мая 22 куплено в церковь Вознесения листу всякого (трав и цветов) к Троицкой Вечерне на 7 к. – Мая 26, как ездила келарь с старицами на загородной двор под Девичь монастырь досматривать садов и овощей и в то число слугам, кои с ними были, отпущено окорок ветчины. – Мая 28 как были у игуменьи боярыня княгиня Елена Борис. Хворостинина да боярыня Анна Мих. Салтыкова, изволили кушать, куплено про них свежие и живые рыбы на 60 к. – Июня 8 куплено для поливания монастырской капусты кувшинов на 3 к. – Июня 12 новопоставленному Новгородскому митрополиту Иову поднесен образ Вознесения окладной. – Июня 20 монастырскому слуге Естифею Осипову, что он строил коврижку, которая послана к боярину Борису Алексеев. (Голицыну) за всякие припасы 75 к. – Июля 19 к игуменье в келью, как к ней приходили св. патриарха крестовые черные священники со святынею от Двунадесят Апостол, дано им рубль. – Авг. 8 поднесен образ Вознесения, окладной, стольника князь Михайловой жене Михаиловича Голицына, как ей даровал Бог сына. – Авг. 15 служили в конюшне молебен Флору и Лавру, священникам дано 10 коп.
Когда в 1718 г. умерла игуменья Евдокия Челищева, то, согласно царскому указу, последовал выбор в игуменьи достойной такой чести и доброй монахини из всех монахинь монастыря.
Выбор происходил 26 сент. 1718 г. всем собором, на котором присутствовали духовник иеромонах Макарий, казначея, 14 боярынь княгинь и соборных стариц, уставщица, головщица и все того монастыря монахини. Собором приговорили на место умершей игуменьи быть у них в игуменьях того же монастыря келарю Венедикте Пушкиной для того, что она монахиня добрая и такой чести достойна. Подписал выбор один духовник. О благословении ее на игуменство послан указ к Преосвященному Крутицкому епископу, который и благословил ее в Успенском соборе.
Выбор в действительности был вполне правильный и достойный. Через 8 месяцев после своего выбора Веденикта Пушкина с сестрами возбудила спорное дело о принадлежавшей монастырю земле с очень сильными в то время людьми, князьями Трубецкими, с генерал‑фельдмаршалом и кавалером кн. Иваном Юрьевичем и братом его тайным действительным советником и кавалером кн. Юрием Юрьевичем.
Подробности об этом любопытном споре мы помещаем в обозрении местности двора князей Трубецких.