«Аполлон», № 6, 1910
Музыка в Москве
Та «музыкальная вакханалия», которая в истекающем сезоне разыгралась в Петербурге, характеризует и московский музыкальный сезон. Так же много прожито, так же мало пережито. Та же тусклая муть внешней «рыночной» жизни, столь же ужасающее количество концертов, оставивших так мало подлинно-художественных ценностей.
Московская «музыкальная вакханалия», впрочем, несколько разнится от петербургской, и здесь играют роль специфическия, местные черты. Москва — город чрезвычайно добродушный, склонный к энтузиазму и сильно подверженный той общественной болезни, имя которой — мода.
Москва первая приветствовала «Садко» и «Золотого петушка» Римского-Корсакова, первая преклонилась перед оригинальным талантом Олениной д’Альгейм; из Москвы вышел Скрябин. Но та же Москва, правда, много лет назад, восторгалась «деятельностью» Славянского, а теперь переполнена «собинистками», даже «смирновистками», и добродушно приветствует всяческих цыганских див, дающих здесь концерты совместно с «солистом Его Величества» Фигнером.
В Москве одинаково приветливо встречаются и подлинно-значительные события музыкальной жизни, и её пустоцветы. Так же добродушна (за некоторыми исключениями) и местная музыкальная критика, отличающаяся от представляемой его публики большею устойчивостью в признании всего уже признанного. Публика, наоборот, непостоянна.
В прошлом году она наполнила 22 концерта Олениной д’Альгейм, а в этом году названная певица смогла дать только 3—4 концерта, да и то при полупустом зале. Поддерживать за Москвой славу исключительно музыкального города было бы, следовательно, несколько легкомысленно. Но, конечно, здесь есть довольно большой контингент музыкально-интеллигентной публики, способной поддержать все действительно заслуживающее поддержки.
К сожалению, этот контингент сейчас начинает дробиться безумным перепроизводством в концертной жизни и утрачивает свою былую сплоченность, дававшую прежде поддержку каждому серьезному музыкальному делу. Публики попросту не хватает на все концерты (хотя бы одни симфонические), выбор же для неё довольно затруднителен, потому что все эти концерты мало чем отличаются друг от друга.
Достаточно указать, что в репертуаре четырех серий симфонических концертов (музыкальное общество, филармония, концерты Кусевицкого, исторические концерты) было так много совпадений и так мало свежого и оригинального, что выбор между ними могли поколебать только солисты, т.-е. элемент наиболее случайный и наименее значительный.
Старейшее в Москве музыкальное учреждение — музыкальное общество — только что закончило свой сезон. Сезон этот количественно оказался еще богаче предыдущего, но опять оставил немного ярких и свежих моментов.
На протяжении 10 симфонических собраний было исполнено только 6 новинок, из которых плоския «румынския рапсодии» Энеско, грубоватый «Калейдоскоп» Норрена и банальное «Ночное шествие» Рабо заставили предположить, что руководители общества очень мало осведомлены в новейшей симфонической литературе.
Среди новостей можно отметить только пленительные «Ноктюрны» Дебюсси (исполненные в урезанном виде, без «Сирен») и дерзостно пышную «Испанскую рапсодию» Равеля. Последняя, однако, была исполнена г. Недбалем настолько неудовлетворительно, что поселила в слушателях одно недоумение.
Специально московская новинка — вторая симфония Р. М. Глиера оказалась типичным произведением эпигона, идущего по оставленным уже путям. В сравнении с первой симфонией того же автора, вторая более совершенна по форме, но так же ординарна по мыслям, а её грузная, однотонная инструментовка по теперешнему времени должна быть признана просто посредственной. Для того, чтобы покончить с симфоническими собраниями, нужно упомянуть о состоявшемся в последнем концерте исполнении третьего акта «Тристана и Изольды».
В Москве «Тристан» никогда не шел, и в виду этого постановка его последнего акта должна была явиться настоящим событием, невзирая даже на некоторую насильственность самой идеи концертного исполнения драматического произведения. Однако, слушателей (зал был переполнен ими) постигло жестокое разочарование. Э. Купер, руководивший оркестром, дал грубоватую, ремесленную передачу, лишенную цельности и глубины.
Еще слабее оказались исполнители вокальных партий, совершенно не понявшие вагнеровских образов, вагнеровской музыки и — это в симфоническом собрании! — даже не совсем твердо знавшие свои партии. В итоге — совсем скандальная сцена: публика бежала из зала; бежала во время большой сцены Тристана, когда г. Боначич, заглядывая в клавир, что-то выкрикивал шопотком; бежала, когда г-жа Балановская пыталась передать трепет экстаза любовной смерти крикливым пением, уже наскучившим слушателям в Большом театре, в «больших» операх…
Исторические симфонические концерты, существующие как филиальное отделение музыкального общества, закончили свой третий сезон. Концерты эти, организованные по инициативе гг. Василенко, Сахновского и Энгеля, пользуются здесь большим вниманием и сочувствием публики, преимущественно из среды небогатой интеллигенции, благодаря исключительной дешевизне их сезонных абонементов и наличности некоторого метода и целесообразности в планировке предлагаемого слушателям художественного материала.
Прежде этим концертам предшествовали краткия лекции Ю. Энгеля, но с начала этого года последний отказался читать свои «вступительные слова». Вместе с г. Энгелем ушел и один из дирижеров, г. Сахновский, замененный г. Иплолитовым-Ивановым. Дирижерский вопрос здесь вообще носит в себе зачатки кризисов.
Сам глава всего дела, г. Василенко, приобретший известный капельмейстерский навык, по существу — не дирижер, а композитор, по своим художественным взглядам довольно враждебный всему, «классическому», т.-е. тому, что составляет главное содержание его концертов. Г. Ипполитов-Иванов — очень опытный капельмейстер, но — оперного жанра, притом он прежде всего директор консерватории, слишком поглощенный своими многотрудными обязанностями, чтобы быть особенно ревностным к делу исторических концертов.
Таким образом, пока здесь не будет урегулирован этот вопрос, продолжающий быть злободневным на протяжении трех сезонов, симпатичному по идее предприятию исторических концертов всегда грозит застой, отсутствие художественного развития.
Программы этих концертов, как было замечено выше, составляются довольно удачно, хотя доклассический период и даже «классики», по возможности, урезываются дирижерами. Из девяти состоявшихся концертов наиболее интересными были вагнеровский (между прочим, исполнялся финал 1-го акта «Парсифаля») и гайдновский, в котором участвовала Ванда Ландовска (рояль и клавесин).
Нужно заметить, что в этих концертах подбор солистов вообще делается удачно и дельно: не столько имена, сколько дарования. Третья серия — концерты Кусевицкого являются точной копией петербургских концертов под управлением Кусевицкого и Фрида, так что на них останавливаться нет надобности.
Надо, однако указать, что эти концерты сыграли здесь крупную роль, явившись подзадоривающим конкуррентом для музыкального общества и филармонии, совсем было погрузившихся в спячку. С другой стороны, концерты Кусевицкого сгустили и без того насыщенную атмосферу концертной жизни.
Справедливость требует отметить, что к концу сезона у этих концертов образовалась уже своя публика, довольно чуткая и горячая. Её симпатии к этому свежему и новому делу особенно тепло проявились на двух последних концертах — экстренном скрябинском, под управлением Кусевицкого и с участием автора в качестве пианиста, и в заключительном концерте, когда Фрид исполнил новую для Москвы «Доместику» Штрауса. Что касается последней, то она вызвала к себе единодушно отрицательное отношение.
В этом произведении действительно как бы сконцентрировались все отрицательные черты композиторской натуры Штрауса, доведенная здесь до кричащего максимума. A вместе с тем в «Доместике» нет той убежденности и своеобразной цельности, которая характеризует хотя бы «Жизнь героя».
Мало того, инструментовка, несмотря на некоторые поразительно яркие по изобразительности эпизоды, в общем однообразна и тускла, а вся симфония неимоверно растянута и лишена той линии подъема, которая, обыкновенно, захватывает даже открещивающуюся от всякого «модерна» публику. Да, наконец, что за удивительная мысль дать художественное воплощение обыденности домашнего уклада?!.
Кроме четырех названных выше симфонических серий (собрания филармонии еще не закончились, а потому отчет о них будет дан в следующем письме), симфонические концерты даются еще Кружком любителей русской музыки. Кружок этот в прежние годы был передовым музыкальным учреждением, сыгравшим известную роль в деле развития в обществе любви к русской романсной литературе.
Теперь концерты Кружка, пройдя свой зенит, вошли в стадию художественного увядания и напоминают несколько благотворительные концерты с случайной программой и целой вереницей участников — оперных певцов, с трудом справляющихся с камерной романсной литературой. Но у Кружка есть своя «большая» публика, созданная прежними годами процветания, дающая этому учреждению порядочные средства.
Последнее обстоятельство дало возможность расширить деятельность Кружка ежегодными циклами симфонических концертов. Последние три сезона этими концертами (после Рахманинова) дирижирует г. Купер, бывший капельмейстер Солодовниковского театра, теперь приглашенный в Большой театр и в музыкальное общество.
Деловитый и опытный оперный капельмейстер, г. Купер мало интересен на концертной эстраде. Чисто-оперная, грубоватая манера трактовки как-то странно соединяется в этом дирижере. с любовью к отыскиванию самых мелких и незначительных деталей, в ущерб умению выдвинуть основной мелос партитуры. Его исполнение лишено пластичности, цельности, не говоря уже о вдохновений, да и далеко не безупречно даже с точки зрения ремесла.
Желая быть индивидуальным, этот дирижер способен так перевернуть все темпы и незначительные нюансы (на чем же больше показать самобытность?), что даже давно знакомое произведение предстает как что-то случайное и чуждое, отраженное в кривом зеркале. Такой, например, показалась даже местной критике, увлеченной этим дирижером, пятая симфония Чайковского, вывернутая наизнанку г. Купером.
В последнем концерте Кружка любителей русской музыки г. Купер поставил 8-ю симфонию Глазунова, и это опять было очень далеко от подлинника, что особенно было заметно, вследствие недавнего исполнения этой симфонии самим автором, посредственным, правда, дирижером, но свои сочинения исполняющим, во всяком случае, в характере, с подлинными темпами и уравновешенной цельностью.
В качестве новинки упоминаемого концерта была исполнена картинка Лядова «Волшебное озеро», в Петербурге уже известная. Эта вещица больше удалась дирижеру, сыгравшему еще «Остров мертвых» Рахманинова, известный по прошлогодней превосходной авторской интерпретации.
Вл. Держановский.